Отец, напряженно сидя за рулём их скромного семейного автомобиля, хранил молчание, пристально следя за дорогой. Его худые руки неотрывно лежали на руле, стискивая его сильнее чем следовало бы. Его глаза за толстыми линзами очков в чёрной роговой оправе смотрели в одну точку, абсолютно игнорируя сидящую рядом дочь. Девушка, облаченная в белое платье, больше напоминающее мешок с кружевными рюшечками, сидела рядом с ним на пассажирском сидении. От зашкаливающего волнения у неё начали слегка подрагивать колени. Осознание того что через буквально несколько минут она станет суженой для почти незнакомого ей человека тяжелым грузом повисло над ней в воздухе. Назад пути не было. Или…?
– Пап, – позвала она, её голос слегка осип из-за пересохшего от волнения горла.
– Да? – отозвался он, не поворачивая головы.
– Увези меня отсюда, – попросила девушка.
– Не понял?
– Ну, совсем, – она замялась. – Увези куда-нибудь, пожалуйста.
– Я тебя не понимаю, – недоуменным тоном ответил ей отец, всё так же, не отрывая взгляда от дороги.
– Я не хочу туда, – тихо сказала девушка.
Отец резко свернул на обочину и остановил машину.
– Я тоже, – ответил он, всё еще не отпуская руль.
– Тогда увези меня подальше отсюда, – воодушевилась девушка.
Отец опустил голову. Она заметила, как побелели костяшки его пальцев, сжимающих руль.
– Нельзя, – сказал он, подняв голову, – ты была избрана. Другого пути нет.
– Но почему… – она опять знала ответ наперёд. – Почему я?..
– Потому что мы с мамой хотели этого, – удрученно ответил отец. – Хотели, чтобы ты стала частью великого…
– Вы вместе? Или только она?
– Вспомни писание, доченька, – ответил ей отец, – «Моё тело и дух едины, и не убоюсь я раскрыть разум свой, ради благой цели…»
– Не надо, – оборвала она его, это писание ей было знакомо наизусть, хоть она и нечасто бывала на собраниях.
– Тогда нам пора, – сказал он, вновь выруливая обратно на дорогу. – Мы не должны опаздывать.
Девушка отвернулась к окну. Писание… Было в этих нескольких строчках, что-то магическое. Что-то успокаивающее…
– Ты же помнишь, что от твоей верности очень многое зависит? – напоследок спросил её отец.
Она помнила. Ни смотря на то что всё её естество дрожало в волнении и страхе перед грядущим. Она помнила, хоть ей и хотелось бы навсегда это забыть. «Ты должна быть достойной и верной, чистой и девственной». Да, она прекрасно это помнила. Последние три года, ей при любом удобном и не очень случае об этом напоминали. Поэтому забыть она это не могла, даже если бы попыталась. А ей так этого хотелось… Хотя бы на один день стать беззаботной юной девушкой, единственными проблемами которой являются – не достаточно модный гардероб и симпатичный мальчишка из параллельного класса, не понимающий её намёков. Но нет… Ей приходилось каждодневно нести на себе весь груз мнимой «избранности», взваленный на неё родителями. Помнит ли она что от неё зависит слишком многое? Естественно, ведь никто даже не дал ей шанса этого забыть. Так что вопрос отца был скорее риторическим. Она всё прекрасно помнила…
Коридор, по которому её вели двое незнакомых ей людей, казался бесконечным. Она не смотрела по сторонам и не слышала никаких звуков. Волнение как будто оглушило её. В ушах стояла необъятная звенящая пустота, перебивающая все остальные звуки. Она даже не рассмотрела двоих людей, что вели её. Мужчины это были или женщины? Ей было без разницы. Она видела только длинный ярко освещенный коридор перед собой. В голове пульсировала только одна мысль – сбежать. Выкрутиться из этой ситуации. Сказать, что лишилась девственности. Солгать, чтобы её отпустили. Или резко рвануть в обратную сторону по коридору, не обращая внимания на окрики её провожатых. И бежать… Бежать обратно на прохладный воздух улицы. Возможно отец ещё не уехал и всё так же сидит в машине, вцепившись в руль и уставившись в одну точку? Возможно он увезёт её подальше отсюда? Но она прекрасно знала, что этому не бывать. Отец скорее всего лично приведет её обратно и будет после этого долго извиняться за её поведение. Слишком долго они с матерью готовились к этому дню. Для них грядущее было чем-то настолько важным, что даже собственная дочь на этом фоне казалась разменной монетой. И этой монетой они не раздумывая воспользовались, чтобы стать частью чего-то большего, чего-то великого, нежели всё их жалкое бытие. В этот момент, она ненавидела их. Ненависть заглушила все её эмоции, заставив даже неотступающее всю дорогу волнение сделать шаг в сторону. Как они могли? Как они могли решать за неё? Как им пришла в голову такая мысль? Как можно обрекать родную дочь на подобное? Она была на сто процентов уверена, что всё это было идеей её матери, чтущей Писание превыше всего остального. Отец лишь безмолвно повиновался. Хотя… Возможно он и пытался, что-нибудь возразить, но ему просто не хватило настойчивости и уверенности в себе. Эта женщина, их мать, выдавила из него всё то что делало его самостоятельным мужчиной и стала безраздельно властвовать, а он лишь стал источником доходов и донором спермы, для очередного раза, когда их матушке вздумается забеременеть… Ненависть едким туманом проникала всё глубже и глубже в её мысли, отравляя всё больше семейных воспоминаний.