При доме имелся участок в четыре акра, раскинувшийся по обе стороны речушки. Родители Дилейни построили мостик и поставили на нем диван-качели, где Дилейни любила сидеть, закопавшись в подушки и одеяла, вместе со своими собаками.

Соседи на другом берегу держали лошадей, и со своих качелей Дилейни наблюдала, как лошади, потряхивая гривами, бегают рысцой по лугу. Она могла часами сидеть практически неподвижно, переключая внимание с искрящейся воды на полные важности движения лошадей. Научившись читать, она стала брать с собой на качели книги и нередко проводила за чтением по полдня, а собаки то посапывали рядом, то вдруг срывались с места, привлеченные белкой или мышью.

Но когда Дилейни пошла в школу, родители забеспокоились. К тому времени они открыли в городке магазин органических продуктов и чуть ли не целыми днями пропадали там. После школы Дилейни ехала обратно на велосипеде, и родители, закрыв вечером магазин и вернувшись, обычно заставали ее дома за чтением. Спортом она не увлекалась, никаких друзей, чтобы гулять с ними в городе, у нее так и не появилось. Когда родители сообразили, что дочь ни разу не пригласила к себе одноклассников, то всерьез разволновались. Дилейни всегда нравилось быть одной – читать, смотреть в огонь или просто сидеть на диванчике над речкой. Родители же развили бурную деятельность. Начали терзать ее всякими психологическими тестами. Пытались научить общаться со сверстниками. Записали в кучу кружков в школе и в церкви. На выходных отправляли ее к своим друзьям, у которых были дети, или приглашали их к себе. Дилейни не возражала. Ей нравилось и лепить из глины, и учить испанский, и играть на гитаре. Она легко заводила приятельские отношения с другими детьми и любила показывать им своих собак, речку и лошадей на другом берегу.

Но родители все равно считали, что она слишком много времени проводит в одиночестве, и – исключительно из любви, в надежде, что так она будет больше общаться со сверстниками, – подарили ей на двенадцатый день рождения телефон. Он стоил тысячу долларов – расход немыслимый, но, по их мнению, необходимый. Дилейни не отказалась от подарка.

Гаджет имел массу функций, он был и телефоном, и телевизором, и инструментом поиска, и стереосистемой, и игровым автоматом, и фотоаппаратом, и видеокамерой, и плеером, и хранилищем всякой всячины – но также и порталом в мир политики, порно и геев. Позже родители говорили – а склонностью к преувеличениям они не страдали, – что поначалу Дилейни проводила с телефоном по восемьдесят часов в неделю. Первым делом она посмотрела целиком, все тридцать три часа, древний сериал “Ривердейл”. Потом шесть сезонов другого, еще более древнего, “Офиса”. За ними последовали “Друзья”, “Внешние отмели” и “Настоящий американец”. Она открыла для себя музыку, и ее плейлист тут же распух до 1130 треков. Школьные приятели еще не освоили мир сообщений, поэтому телефон не оказал мгновенного эффекта на ее социальную жизнь. Но теперь Дилейни проводила долгие часы не на мостике над речкой, а в своей комнате, почти без сна, но и бодрствованием это было трудно назвать.

Понаблюдав за дочерью четыре месяца, родители ввели ограничения – Дилейни разрешалось сидеть в телефоне не более трех часов в день. Когда родители были рядом, она правило не нарушала, но как только они засыпали, тут же о нем забывала. Теперь сериалы она смотрела с половины одиннадцатого вечера до двух ночи, а просыпалась в семь, чтобы до школы еще часик посидеть с телефоном. Как итог – стала засыпать на уроках, вызывая неудовольствие учителей. В конце шестого класса ее оценки оказались куда хуже, чем были в начале, и родители получили озадаченное письмо от классного руководителя: “Я никогда не сталкивалась с таким внезапным падением успеваемости. У вас кто-то умер?” Все лето родители придумывали, как решить эту проблему.