В тот вечер Гийом вернулся к себе в спальню и сел писать письмо жене. Достал гусиное перо, хрустальную чернильницу и зажег на балконе свечи.
«Моя возлюбленная Гортензия!
Я со всех сторон окружен красотой, но скучаю по твоей. Меня ждет свидание с планетой, носящей имя богини любви, но лишь тебя мне хотелось бы в эту теплую ночь видеть рядом с собой на балконе. Как ты знаешь, мои собратья из разных стран мира тоже желают увидеть это редкое явление: около сотни человек стремятся на встречу с Венерой. Надеюсь, что сумею не разочаровать Его Величество нашего короля и произведу самые точные измерения. Здесь у нас говорят, что корабли на Пондишери стоят у причалов, потому что политическая ситуация в этом регионе сложная, а англичане готовятся вступить с нами в войну. Пока что я думаю заняться составлением карты острова. Попутно я собираю удивительные раковины, коллекцию которых постараюсь передать в музей. Но первую мою находку я преподнесу тебе. Как жаль, что я не художник и не могу изобразить все, что видят мои глаза, ибо увиденное превосходит всякое воображение. Порой мне кажется, что я сплю наяву… В этом затерянном мире есть кабаны, похожие на тех, что рыщут по лесам Нормандии. Я представляю себе, как ты склоняешься над вышивкой, держа иголку в своих нежных пальчиках, и меня охватывает бесконечная тоска. Мне так одиноко без тебя, и постель моя так холодна, когда я ложусь в нее, мечтая о тебе. Я так ясно вижу твое лицо, твои темные локоны, рассыпанные по плечам, твой лоб цвета перламутра… Я наизусть помню овал твоих щек, твою улыбку, очертания твоих маленьких ушек, твой прелестный прямой носик… Родинки, рассыпанные по твоему телу, для меня как звезды на карте неба. Я мог бы каждую из них назвать по имени, как я называю звезды. Ты – мое небо. Моя звезда. Моя единственная.
Гийом».
Он немного посидел, глядя на письмо, а потом поднес его к канделябру с зажженными свечами. Листок бумаги вспыхнул, и Гийом не выпускал его из руки, пока огонь не подобрался к самым пальцам. Тогда он бросил его в пустую чашку, где тот тихо догорел.
…Гийом добрался до последних нот Контрапункта № 1 из «Искусства фуги». Пьеса так и осталась незаконченной, как, впрочем, и все сочинение в целом. Почему Бах так его и не дописал, осталось для потомков загадкой. Гийом повернулся, ища глазами паука. Тот неспешно полз по полу к балкону.
* * *
Уже на следующее утро Ксавье снова посмотрел в телескоп. Окно в квартире брюнетки было открыто, но никаких следов зебры не наблюдалось. Ксавье немедленно вбил в поисковик слово «галлюцинация» и получил следующее определение: «В психиатрии – образ, возникающий в сознании без внешнего раздражителя. Например, способность видеть физически отсутствующие предметы или слышать голоса отсутствующих людей». Упоминание о «голосах отсутствующих людей» навело его на мысль о медитации. Действительно, лечь и полчаса внимать невидимому голосу – лучшего способа выбросить из головы хорошеньких брюнеток и зебр в чужой квартире, подсмотренных с помощью телескопа, не существовало. Изредка и Оливье присоединялся к отцу во время «голосовых», как он их называл, сеансов. Они ложились рядышком на ковре в гостиной, и Ксавье включал смартфон и динамик.
На этот раз не успел он открыть приложение, как заметил, что иконка на экране изменилась. Ксавье поискал свою программу с женским голосом, но она исчезла. Зато появилось несколько новых программ медитации.
– Старого голоса больше не будет, – сказал он сыну.
– Ну и ничего страшного, – ответил он. – Будем слушать новый.
Ксавье расстроился. Он привык к звучанию этого бесстрастного женского голоса, повторяющего практически одни и те же успокаивающие фразы: «Устройтесь поудобнее… Сосредоточьтесь на своем дыхании… Выбросите из головы все мысли…» Больше он никогда не услышит этих слов, произнесенных знакомым голосом. Иногда он с удивлением ловил себя на том, что пытается вообразить себе эту женщину. Теперь она затерялась в миллиардных соединениях Всемирной паутины; очевидно, создатель сайта решил навести порядок в своих программах и предложить пользователям новые записи. После развода для Ксавье настала долгая пора одиночества; он чувствовал, что просто неспособен завязать близкие отношения с кем бы то ни было. Брюно знакомил его с разными женщинами, по большей части подругами жены. Ничего путного из этого не вышло: каждый разговор сводился к обсуждению недавнего развода, проблеме общения с детьми и прочим трудностям, неожиданно возникшим, когда налаженная, казалось бы, жизнь свернула куда-то не туда. Все эти свидания больше напоминали сеанс взаимного любительского психоанализа, чем волнующее начало романа. На следующий год Ксавье ненадолго увлекся владелицей цветочного магазина, только что открывшегося на его улице. Еще несколько месяцев спустя, когда он уже серьезно задумался о том, чтобы сделать ей предложение, она вдруг сообщила ему, что нашла в соцсетях свою школьную любовь и переезжает к нему в Бретань. Магазинчик закрылся, и на его месте появилась обувная лавка. Ксавье снова погрузился в вялое одиночество. «В любом случае цветы она продавала дрянные, они и трех дней не стояли», – ворчал Брюно, пытаясь утешить друга. С тех пор в жизни Ксавье не было никого. Он ни с кем не встречался и больше ни с кем не знакомился.