– Так Анечка сказала. Я час назад звонила тебе, а у тебя телефон был выключен, вот она и сказала, что вы едете в Одинцово, и поздравила меня с зятем, – вот, блин, конечно – связи не было, когда проезжали по трассе… А Анька тоже хороша! Чего языком трепать было?

И что теперь делать?

– Ну всё, не смотрите так! – улыбается мама, глядя то на меня, то на Синицу. – Пойдемте в дом лучше, я пирогов напекла, как Лёша любит – с капустой и грибами.

– Дядь Серёж, тёть Кать, – дожевав пятый пирожок, заговорил Синица, – у меня к вам дело.

Мама тут же отложила полотенце, которым натирала чистую посуду, и всем телом повернулась к Лёшке.

– Конечно, Лёшенька, ты же знаешь, мы если чем можем помочь, то обязательно поможем, – отец только кивнул. Он у меня не особо разговорчивый.

– Я дом продал, осталось документы оформить и деньги получить. Через неделю новые хозяева уже въедут, – он сделал паузу, хотя судя по всему не планировал, просто вдруг тяжело дались эти слова о родном доме. – Там много вещей, инструментов осталось. Можно у вас в сарае где-то пристроить на время?

– Лёш, ну чего ты такое спрашиваешь!? Конечно, можно! Наш дом всегда был и твоим тоже. Ты же знаешь, что Лида мне была как сестра…

Все резко замолчали. Тетя Лида умерла в прошлом году, перед этим несколько лет болела и последний год почти не вставала. Лёшка работал и ухаживал за матерью, но без моей мамы он бы не справился. Она не только по-соседски помогала, они были давними подругами с тетей Лидой. Мама несколько раз в день навещала её, пока Синица был на работе, готовка и гигиенические процедуры тоже были полностью на ней. Сейчас им двоим было тяжело вспоминать это время.

– Спасибо, теть Кать, – и все поняли, что сейчас это благодарность совсем не за разрешение оставить вещи…

– Аня тебе поможет с вещами, так ведь? – мама знает ответ, я и не сопротивляюсь, утвердительно киваю.

– Ну, тогда я пойду уже, – Синица улыбается маме, пожимает руку отцу и подмигнув мне, направляется к выходу. Я иду следом.

На крыльце мы остаемся одни. Вдруг появляется странная неловкость. Раньше мы бы не задумываясь обнялись или чмокнули друг друга в щечку на прощание. Сейчас появилась какая-то неловкость. Кажется, если он или я потянемся за объятиями или поцелуем, то это будет выглядеть слишком интимно. Поэтому после неловкой паузы, я всё же говорю:

– Давай тогда до завтра? Во сколько приходить? – ну надо же что-то спросить, чтобы не стоять как статуя.

– Да как проснешься, прибегай. Только дома позавтракай, а то у меня холодильник уже 2 недели выключен.

Я киваю и он уходит. Возле калитки зачем-то оборачивается. Машет мне. С такого расстояния не видно, да и темно уже, но я уверена, что он улыбается своей хитрой улыбочкой.

________________

– Слушай, Свет, я тут вот, что подумал… – говорит Синица, когда мы позавтракав мамиными вчерашними пирожками, принесенными мной, разбираем вещи в старой советской стенке, – что-то не эффективно у нас идет Анькину ревность вызывать. Мы с тобой тут, а она там. Не видит и не ревнует, получается.

– И что ты предлагаешь? Позвонить ей и рассказать, как классно мы с тобой проводим вместе время? – я усмехаюсь, не понимая, к чему он клонит.

– Нет, я не об этом. Хотя и со звонком тоже идея годится, – опять подмигивает и продолжает. – Я о зрительном восприятии. Давай фотку совместную сделаем и запилим в соцсети! И подпись красивую придумаешь, типа: «Мой любимый, самый лучший, как хорошо, что ты у меня есть», – Лёшка закатывает глаза, а я хохочу не сдерживаясь.

– Ага, и хэштег «люблюнимагу».

– Ну, сама что-нибудь придумай тогда. Только нормальное, – он вроде улыбается, но я понимаю, что с селфи он не шутил.