Мы проходим комнату, в которой я не была, и Кречетов открывает дверь в другую и пропускает вперед. Смело вхожу, он за мной следом, и мы оказываемся один на один в небольшом помещении. Я волнуюсь настолько, что у меня нет сил рассматривать это место. Все силы брошены на то, чтобы смело смотреть в лицо парня и, видя, как он зол, даже можно сказать больше – взбешен, малодушно не отвернуться. Да, наверно, нагрянуть без приглашения в его квартиру было перебором.
– Зачем ты пришла?! – голос Кречетова звучит тихо, но я понимаю: он просто сдерживается, чтобы не пугать сестер. Слышимость в квартире такая, что, пока мы сидели, я вздрагивала, когда неожиданно чихал какой-то сосед. Вполне можно было пожелать ему здоровья – думаю, тот бы услышал и поблагодарил за внимание.
Понимая, что отвечать тоже надо, держа в узде свои эмоции, чтобы наш разговор не вышел из-под контроля и не набрал не нужных децибелов, я бормочу самую лайтовую версию моего появления, которая, как я надеюсь, способна урегулировать произошедшее без лишних потерь:
– Хотела тебя увидеть!
Он смотрит даже не на меня. Он смотрит насквозь. Думаю, парень не верит моим словам и пытается найти подтверждение этому, пронизывая взглядом.
– Увидела?!
Я киваю, а Кречетов бессердечно швыряет:
– Можешь ехать домой.
– Митя...
На лице парня снова начинают ходить желваки. Видимо, ему не нравится, что я назвала его так, как называла младшая сестра.
– Дима! – тут же исправляет он, а я, беспечно успокоившись, что урагана не предвидится, пытаюсь перевести неприятный инцидент в свою пользу и начинаю щебетать:
– Мне понравились твои сестры. Ты не переживай, я никому ничего не расскажу про родителей, про работу. Я понимаю...
Ярость с новой силой начинает сверкать в его глазах, и я осекаюсь.
– Что ты можешь понимать?! Что ты вообще знаешь о жизни, эксклюзивная Барби?!
Застываю и в растерянности хлопаю ресницами. Кречетов опять разговаривает со мной так, как никто и никогда! Что он себе позволяет?! Я, конечно, понимаю: ему совсем не понравилось, что я так глубоко и бесцеремонно влезла в его жизнь, но он уже ничего не может с этим поделать – я залезла и узнала. Так зачем повышать голос?!
– Я… Я…
Усталость, накопившаяся за последние пять дней, обида за прозвучавшие слова, все остальные маленькие и неприятные мелочи, надавив на какие-то точки, неумолимо превращаются в слезы, которые наполняют мои глаза. Плакать при нем не могу себе позволить, и я нещадно закусываю губу, чтобы этого не произошло, но видно жидкости во мне слишком много, и слезы уже не удержать. Думаю, Кречетов не ожидал от меня такой реакции. Наверно, в его понятии куклы не плачут.
– Ты чего…
Ответить нет сил и желания. Вытираю мокрые щеки и направляюсь к двери. Выхожу из комнаты – он идет за мной. Я чувствую это. В коридоре парень подает мое пальто, я молча одеваю его и замечаю темную голову Оли, выглядывающую из-за двери.
– Ты уже уходишь?!
В каждом слове сквозит разочарование, и я не могу не ответить очаровательной девочке. Как бы ни было сложно управлять губами, я все-таки заставляю их ползти вверх и выталкиваю из себя:
– Мне пора.
– Жаль, – тянет она. – Ты еще придешь?!
Пожимаю плечами.
– Приходи! – звучит почти умоляюще.