15. Но к людям, которым эта мучительная вера единственно возможна или по их недальновидности, или вследствие горечи их души, или же, наконец, в силу того, что они видят, как оскорбительна жизнь людей, претендующих на более возвышенную надежду, к ним, говорю я, можно взывать с большей уверенностью, чем к более счастливым верующим. Проповедник мог бы, например, с безотрадной, но искренней ревностью обратиться к ним с жалких высот могильного холма – этого Марсова холма с ямой Эвменид сбоку – и сказать им: Послушайте меня, вы, умирающие, которые скоро будете глухи навеки. Людям, справа и слева от вас взирающим в даль бесконечной жизни, где все заблуждения будут исправлены и все ошибки прощены, им загрязненным и омраченным дымом битвы смертной этой жизни, которым стоит только погрузиться на мгновение в купель смерти, чтоб возродиться в новом блеске, подобно серебристому голубю с золотистыми перьями, – им, говорю я, пожалуй, простительно бессмысленно тратить краткие мгновения этой жизни, так как они верят в бесконечную будущность; им, в их немощи, может быть, и извинительно снисходить к греху, так как в конце концов плодом всего будет царство правды; им простительно пользоваться несправедливостью, которая будет заглажена и забыта навсегда. У них не признаком черствости сердца может являться их пренебрежение к бедным, о которых они знают, что заботится Господь, и их равнодушное отношение к временной гибели тех, которые не могут погибнуть навеки. Но для вас нет такой надежды, и потому нет и этого оправдания. Судьба, подготовляемая вами для несчастных, есть, как вы думаете и верите, единственное их наследие. Вы можете раздавить их хуже всякой моли, и они никогда не восстанут, чтоб даже упрекнуть вас; их дыхание, истощенное недостатком пищи, уже никогда не вернется, чтоб прошептать слова обвинения против вас; они, как вы верите, обратятся вместе с вами в прах и станут добычей червей; и для них не будет никакого утешения и для вас никакого мщения, кроме разве следующих немногих слов, которые прошепчут над вашими могилами: «Кто воздаст за все сделанное ими?» Легче ли поэтому вам в сердце вашем причинять горе, которое невозможно исправить? Станете ли вы беспечно лишать ваших несчастных братьев того краткого мгновения, которое для них все, и единственную их мимолетную жизнь превращать в мучительно долгие страдания? Станете ли вы более равнодушны к несправедливости, которая никогда не может быть исправлена и более скупы на милосердие, которое вы можете оказать только раз, здесь на земле, и, отказав в котором, вы откажете навеки?

16. Я лучшего мнения о самых себялюбивых из вас и не допускаю, чтоб вы решились так поступать, если б ясно понимали все значение ваших поступков. И для вас самих, мне кажется, вопрос, так ограниченный, становится более серьезным. Если б ваша жизнь была бы простым горячечным припадком – безумием одной ночи, все зло которой забывается с рассветом, – то было бы довольно безразлично, как вы провели эти болезненные часы, за какие игрушки вы хватались и какие отбрасывали, и какие грезы вы упорно преследовали взорами, обольщенными бессонным бредом. Если эта земля не более как лазарет и счастье и спасение только в будущем, то играйте на гумнах больничных вертепов, если вы хотите только играть. Плетите из соломы какие угодно венки, собирайте мякину, как сокровище, и умирайте с этим богатством, ловя цепенеющими руками мрачные призраки – и все-таки это может быть для вас лучше. Но если эта жизнь не сон и мир не лазарет, а ваш наследственный дворец; если весь мир и вся мощь и радость, которыми вы когда-либо можете наслаждаться, должны быть изведаны вами теперь и все плоды победы собраны здесь или нигде, то неужели вы и эту мимолетную вашу жизнь проведете, мучаясь и сгорая пламенем тщеславия? Разве для вас нет места отдохновения, которым вы могли бы насладиться? Разве трава на земле зеленеет только для того, чтоб служить вам покровом, а не ложем? Разве вы не можете на ней отдыхать, а должны только находить вечное под ней успокоение? Язычники даже в самые мрачные дни думали иначе. Они знали, что жизнь полна борьбы, но они ожидали от нее и венца победы! Правда, не гордого венца, не бриллиантовой диадемы, пламенеющей до небес с высот незаслуженного престола, а простого венка из нескольких листков дикого лавра, освежающего и успокаивающего усталое чело. Он мог бы быть и из золота, думали они, но Юпитер был беден, и лучше этого он не мог ничего им даровать. В поисках за лучшим они справедливо нашли, что все остальное – горькая насмешка. Они узнали, что в добром, плодотворном и свободном мире, а не в войне, не в богатстве и не в тирании они обретут счастье. Венок, заметьте, из дикого лавра, из ветвей дерева, растущего без всякаого ухода, украшая скалы не яркими цветами и не пышной зеленью, а белоснежным пушком и маленьким плодом, сливающимся с сероватой листвой и с колючим стволом. И венок из его листьев отличается довольно грубыми вырезками. Но каков бы он ни был, вы можете приобрести его при жизни как эмблему скромных почестей и сладостного покоя. Да, чистота сердца, нежность, ничем не нарушаемое доверие, взаимная любовь, наслаждение миром других и сострадание к их горю, синее небо над вами, тихие волны и дивные цветы у ваших ног, бездна всевозможных тайн и зрелище бесчисленных живых существ – все это без всяких мук и волнений, а как обильный источник радостей может быть вашим божественным достоянием в этой жизни и даже не без надежды на будущую.