– Единогласно. Карл, Лига разрешает тебе присутствовать на наших собраниях в качестве наблюдателя. Дайте ему место.

Отец отодвинул кресло от Мурмона Дьяуберга, чтоб Карл мог поставить своё, двенадцатое. На мгновение старик склонился к нему и шепнул:

– Помалкивай, слушай и мотай на ус.

«На твой ус?» – он удержал язык за зубами и только молча кивнул в ответ.

Мы. Только сейчас он заострил внимание на слове, которое отец обронил пару минут назад. Старый кондотьер хрена с два признается, но он всё-таки признавал: правильно было защемить Тиллера за его выходку, а не ползти за компенсацией к Лиге.

Даголо-младший в момент так надулся от гордости, что комната сжалась до размеров бледного заострённого личика фрау Тиллер. Он едва различил короткую фразу, сорвавшуюся откуда-то издалека с уст бургомистра. Когда Магна хмурилась, становилась только краше. И где только синий чурбан откопал такую драгоценность?

Патриций умолк, и тут правое ухо резанул тонкий голос:

– Банк Дьяубергов просит у Лиги голоса солидарности в защиту наших родичей…

У старшего цверга до пояса свисала густейшая бородища, на неё отбрасывал тень длинный нос, почти как у скользкого помощника Гёца. На лоб, глубоко изрезанный морщинами, карлик сильно надвинул алый колпак, украшенный на конце медным шариком. При всех этих атрибутах его воробьиный голосок так комично озвучивал напыщенную речь, что из раздобревшего Карла едва не прорвался наружу приступ смеха.

Пришлось спешно сжать кулаки так, что ногти вонзились в кожу, и до кучи больно прикусить щёки изнутри. Кажется, никто не заметил его дурацких гримас…

– Надёжный источник в Верелиуме сообщил грискольским Вердгурбекам, что кайзер намерен потребовать у цвергских банков учётные книги и дополнительно содрать с нас по полста пфеннигов с каждой марки, пущенной в рост за последний год. Что он сошлётся, подумайте только, на Ростовую Подать – ей же лет больше, чем волос у меня в бороде!

Мурмон говорил сидя, видимо, просто потому, что стоя оказался бы вдвое ниже, но его напоённые яростью слова звучали так же отчётливо, как речь отца и епископа. «Проклятье, сколько же там пфеннигов в одной марке умещается?» – найти ответ Карл тщетно пытался в нахмуренных лицах второго банкира и купца. С этих крохоборов станется изойти на дерьмо и из-за одной десятой дохода.

– Если требование будет выдвинуто, банки будут протестовать. Вольные Грисколь и Холемгерд нас поддержат, и я прошу у Лиги присоединить к протесту голос всего Кальвара.

– А каково на сей счёт мнение канцлера? – продребезжала Речная Вдова, непринуждённо рассматривая перстни на ссохшейся, покрытой пятнами руке. – Чёрный Герцог, говорят, питает слабость к цвергам…

– Он неровно дышит к нашим деньгам! – сердито отрезал банкир; его брат, лишь немногим менее бородатый и носатый, с важным видом покачал большой головой. – Само собой, мы предложим герцогу отступные, чтоб он не совал нос в наши книги. Но без поддержки городов это просто пшик! Надо дать им понять, что выбор тут простой: либо по-тихому содрать с нас сундук гульденов, что, замечу почтенной Лиге, и так чересчур щедро для этих упырей, либо столкнуться с великой силой!

– Кто-нибудь хочет что-то добавить? – бургомистр обвёл взглядом сохранявших молчание членов Лиги и вздохнул: – Тогда голосуем за поддержку протеста цвергских банков… Возможного протеста.

Цверги, купец и капитан Лодберт проголосовали тут же; отец, Магна Тиллер и Фёрц медленно подняли руки следом. Бургомистр и старуха присоединились последними, будто дожидались, когда и без них всё решится.

– Благодарю, – пропищал Мурмон после глубокого вздоха.