– Иммануил Кант, – произнес отец.

Все повернулись в ту сторону, где он дрожал под своим одеялом. Они, наверное, думали, что отец до сих пор мерзнет, но я знала, что у этой дрожи иная причина. И словно в подтверждение моих мыслей, отец вынул маленькую бутылочку с лауданумом из-под одеяла.

– Отец, где ты это взял?

– Купил в меблированных комнатах через улицу.

Страдание на его лице разрывало сердце.

– Пожалуйста, отдай мне остальные деньги, что прислал издатель.

Отец рассеянно повиновался.

– Иммануил Кант, – повторил он. – Великий философ спрашивал: существует ли объективная реальность…

– Или же все это просто проекция нашего сознания, – быстро закончил за отца Шон. – Мы слышали эту цитату не единожды.

– Минуту назад, инспектор, вы сказали, что мы далеко от Лондона, но в моей молодости те же самые десять миль были гораздо длиннее, – сказал отец.

– Не может быть, – возразил комиссар Мэйн. – Десять миль не могли растянуться.

– Поразительная скорость поездов приучила нас к мысли, что единственный способ передвижения – самый быстрый, – ответил ему отец. – Десять миль за двенадцать минут мы называем короткой поездкой. Но в эпоху почтовых дилижансов короткой поездкой считали десять миль за час, а до почтовых дилижансов короткой поездкой были десять миль за два часа. Теперь кажется, что два часа для такого расстояния – чрезмерно долго. Но только если ваша реальность – это эпоха железных дорог.

– Вы хотите сказать… – Джозеф замешкался, следуя за отцовской логикой, – что убийца ушел пешком?

– Пешком? До самого Лондона? – в недоумении спросил комиссар Мэйн. – Джентльмен никогда и не подумает о подобном.

– А если и подумает, то вряд ли одолеет такое расстояние, – добавил Шон.

– Это означает, что убийца – не тот, за кого себя выдает, – сказал отец. Под толстым одеялом он казался еще меньше обычного. – Возможно, будет полезно навести справки на заставе у лондонской дороги. Спросите, не проходил ли там прилично одетый мужчина около часа ночи.

Кто-то постучал в дверь. Это оказался местный констебль, которому удалось прорваться через газетчиков в зал. Он закрыл нас своей спиной от целого шквала вопросов.

– Инспектор, мы нашли это в сгоревшей конюшне.

Констебль держал предмет, который я сначала не узнала. Потом поняла, что это были обуглившиеся и сморщенные останки кожаной папки для документов.

Клапан почти оторвался, когда Шон открыл ее.

– Есть что-нибудь внутри? – спросил Джозеф.

– Нет.

– Ничего? – Отец подошел ближе. – Даже пепла от сгоревших бумаг?

– Совершенно пусто.

– Но жертва не стала бы утруждать себя перевозом папки, если бы та была пуста, – твердо сказал отец.

– Инспектор, кое-что еще, – произнес констебль. – Эта телеграмма прибыла из Скотленд-Ярда. Не знаю, имеет ли она отношение к тому, что здесь произошло, но я подумал, что вы должны ее увидеть.

Будто предчувствуя недоброе, Шон развернул послание.

Впервые за этот напряженный разговор у комиссара Мэйна был шанс повернуться ко мне.

– Простите, Эмили, что не поприветствовал вас как подобает. – Оценив мою измазанную сажей одежду, он спросил: – Вы пострадали?

– Нет, но благодарю вас за заботу, комиссар.

– Мы доставим вас в Лондон как можно скорее.

– К сожалению, это будет не так скоро, как вам бы хотелось, Эмили, – сказал Джозеф. – Если вы не против, мы бы хотели попросить вас с отцом задержаться, пока полуденный поезд не привезет вагон, в котором произошло убийство. Нам бы очень помогло, если бы вы сумели определить, не изменилось ли что-нибудь в злосчастном купе. В противном случае мы можем прийти к ложным выводам.

– Если мы не против? – переспросил отец. – Я и думать не могу ни о чем другом.