Он вытянул ко мне руку.

– Отойди на три… нет, на пять шагов.

Несколько удивившись, я отступил.

Не опуская руки, Мастер сделал какое-то неуловимое движение тремя пальцами. И одновременно непонятная сила подбросила меня в воздух, перевернула и швырнула оземь – и только на расстоянии нескольких сантиметров я был плавно остановлен и бережно опущен на пол.

– Ну, боцман… – только и сказал я, поднимаясь.

Мастер улыбнулся.

– Не думай, это не уровень моей силы, но – твоей… Ты идешь на риск и должен быть готов постоять за себя. Всеми способами. И борьбой в отрыве – вот как я сейчас. И в схватке. Ножом. Мечом. Шпагой. Фламмером. Штурмовой пушкой. Мало ли чем… А кроме того, как у тебя с ассартским языком? Не отвечай, я и сам знаю.

– Боюсь, – сказал я, – что пока я все это постигну, мир успеет состариться, а мой экипаж…

– По твоему счету времени это займет неделю. Но как бы им ни было сейчас плохо – такой, как теперь, ты им не помощник.

Я кивнул, понимая, что он прав. И все же не удержался, чтобы не заметить:

– А тебе не кажется, Мастер, что для таких упражнений я уже староват?

Говорить это было несладко, но дело оборачивалось слишком серьезно.

– Что за чушь, Ульдемир! Я дам тебе рабочий возраст… Какой ты хотел бы?

Я почувствовал, как физиономия моя растягивается в улыбке.

– Ну, лет сорок. Не много прошу?

– Наоборот, очень скромно. Хорошо. Возвращаю тебе твои сорок лет!

Он приопустил веки и на несколько мгновений словно погрузился в размышления. Я же вдруг ощутил, как давно забытые бодрость и уверенность загорелись во мне, заиграли в крови, заставили чуть ли не пританцовывать на месте от нетерпения – двигаться, делать, решать, пробиваться, расшвыривая неприятеля…

– Зеркало не нужно? – С чуть заметной улыбкой он наблюдал за мной прищуренными глазами.

– Ладно, нагляжусь потом…

– Пойдем. Я отведу тебя в твою комнату. Кстати – ту самую, где ты некогда очнулся от небытия.

Мы спустились на первый этаж. Может быть, это действительно была та самая комната; не знаю, от нее у меня ничего не осталось в памяти.

– Мастер, – сказал я, когда он уже собрался уходить. – А что будет с моей дочерью?

– Она уже знает, что ты ненадолго задерживаешься в своей – как это у вас называется – командировке.

– Ненадолго?..

– Я надеюсь, капитан, что это так и будет. Сейчас – отдыхай. Приду к тебе, когда будет нужно.

Я послушно разделся, лег на свежее белье, закрыл глаза. И тотчас мне почудилось, что я не один здесь; что кто-то смотрит на меня, смотрит с добротой и даже, может быть, с нежностью.

– Эла? – негромко спросил я.

Но ответа не получил.

Последовавшая затем неделя мало что оставила в памяти – если не считать ассартского языка и кое-как скроенной для меня легенды. Зато очень многое осело в мускулах, в нервах, в рефлексах, в подсознании. И, например, то самое движение пальцами, что тогда показалось мне неуловимым, сейчас я сам выполнял, даже не думая. Боюсь, что работавшие со мною люди Мастера (не знаю, были ли они его постоянной командой, или приглашены откуда-то на время) заработали немало синяков. Впрочем, и сам я не меньше.

Потом Мастер пожелал убедиться в моих успехах. Пожалуй, он решил не жалеть меня, я разозлился – и не стал жалеть его. В конце концов он одолел меня – но не по правилам. Я так и сказал ему:

– Мастер, это была атака на подсознание; она из другой игры, твоего уровня, но не нашего.

– А что же мне было – сдаваться? – проворчал он. – Ладно. Можешь считать, что экзамен ты сдал. Теперь можно и отправляться. Кстати, медлить более нельзя. Они по-прежнему молчат. Но если они живы, то тебя встретят. Сегодня. А завтра встречать не станут, потому что Уве-Йорген увез с собой именно такую инструкцию.