Пока мать готовила пульке, жрец старался подсмотреть за процессом. Он подсылал то жену Хохлатую Цаплю в наш дом с пустой болтовней, то мяч Крученой Губы как-то странно залетал десять раз в раскаленный очаг.

Но мать секретами зря ни с кем не делилась. А в деревне шептались и ужасались:

– Жена вождя слишком юна, чтобы спорить со Старшим жрецом.

– Поучать Жабьего жреца? Берегись, принцесса!

– А вдруг у девчонки получится, и заснувшие воины проснутся?

– В большом городе лечат не так, как в нашем лесу. Уснувших от грибов там нет.

И что же это был за компонент? Быть может толченые яйца колибри? Или членики дурманного зонтика? Нет, и нет. Грибы остались грибами. Их просто следовало хорошо просушить на солнцепеке.

Мать навялила три мешка грибов, отварила их с чили, добавила чуточку бояй-бояй… И готово!

Но жрец запретил соплеменникам прикасаться к напитку. Даже дышать над чашей с грибами запретил.

«Грибы – табу! Принцесса нам не указ. Из города ее сплавили в глухое место, как никому не нужную закуренную девчонку. Ее советы – пустая болтовня!»

Но праздник состоялся. И любопытные соплеменники собрались у костра полюбоваться на смерть синеглазой красавицы.

Как только в воздухе запахло воскурениями, женщины и мужчины расселись молча вокруг костра, вперив тусклые очи в танцующие блики. Все помнили наставления жреца. Он словно языки у них отрубил.

Мать сняла с огня раскаленную чашу, хлебнула с краю, поморщилась, – крепкий же был отвар! Люди затаили дыхание. Она предложила отцу глоток. Он выпил огненный напиток и с нежностью посмотрел на жену.

Женщинам всегда не хватает добрых слов. Их недостает, как дней жизни. Но, иногда, взгляды бывают красноречивее признаний. Отец и мать долго смотрели друг на друга, глаза в глаза, держась за руки, пока не поняли, что крылья раздора отныне миновали их дом.

А соплеменники тем временем искоса наблюдали за ними, поджидая момент, когда вождь и гордячка – принцесса задрыгают ножками, как мотыльки у костра.

Есть такая примета: если соплеменник скончается на твоих глазах, то его нерастраченная сила, красота и удача перейдут лишь к тому, кто успеет на мертвые глазницы положить пластинки нефрита. Вот они и ждали, тайно перекатывая погребальные камешки в кулаках.

А принцесса, всем назло, вдруг схватила трещотку из палочек розовой бальсы и закружилась в танце. Резвые бедра околдовали воинов, их глаза разгорелись, мужские достояния дружно возликовали.

Женщины рванулись наперегонки к чаше с курадеро и, толкая друг друга, нахлебались гущи до бровей. Что тут началось! Зазвучали трещотки, флейты и бубен. Поднялся шум на всю долину. Женщины нашего племени умеют танцевать так, что небо замирает от восторга.

Вслед за ними не устояли молодые воины. Их соблазнили горячие поясницы дев, качающих бедрами, подобно боа перед броском. Парни подхватили гибкие станы и закружились в бешеном танце.

Праздник удался на славу! Водили хороводы, играли в слепого гепарда. Несокрушимый скакал вокруг костра с боевым копьем и щекотал юных обольстительниц перьями за еще не пробужденные сосцы.

Воины подхватывали на руки пьяных дев и уносили далеко в лес, откуда сквозь шелест листвы прорывались такие сладкозвучные стоны, что пробуждали желание даже в мертвых.

Так продолжалось до утра.

На рассвете пары повалились, как подрубленные стебли маиса, и в бликах костра догорели улыбки на сонных лицах. Руки сжимали руки, ноги сплелись с ногами, и трепещущие от дыма носы жен спрятались в подмышках бравых мужей.

Жабий жрец издали взирал на «гнусные танцы», и, скрестив руки на груди, упивался триумфом. Он был уверен, что вождь с востроглазой принцессой наутро будут изгнаны, закиданы пометом шиншилл, а еще лучше: сгинут где-нибудь на дороге мертвых, так и не увидев белый свет.