– Сколько у тебя денег? – требовательно спросил Лотар, и Хендрик отвел взгляд. – Я хорошо тебя знаю, – нетерпеливо продолжил Лотар и сжал плечо великана. – Ты всегда имеешь небольшой запас. Сколько?

– Немного.

Хендрик попытался встать, но Лотар удержал его:

– Ты хорошо заработал в последний сезон. Я точно знаю, сколько я тебе платил.

– Пятьдесят фунтов, – пробурчал Хендрик.

– Нет, – качнул головой Лотар. – Ты получил больше.

– Ну, может, немного больше, – уступил Хендрик.

– Ты припас сотню фунтов, – решительно произнес Лотар. – Это то, что нам нужно. Дай их мне. Ты знаешь, что получишь потом во много раз больше. Так всегда было, и так всегда будет.

Группа поднималась по крутой и каменистой тропе, освещенной лучами раннего солнца. Они оставили желтый «даймлер» у подножия горы, на берегу реки Лисбек, и начали подъем еще в призрачном сером предутреннем свете.

Впереди шли два старых человека в поношенной одежде, в стоптанных башмаках и пропотевших, бесформенных соломенных шляпах. Оба были настолько худыми, словно долго страдали от голода, однако их костлявые тела двигались бодро, их кожа потемнела и покрылась морщинами от долгого воздействия стихий, так что случайный наблюдатель мог бы принять их за парочку старых безработных – в дни Великой депрессии много таких бродило по дорогам и проселкам.

Но случайный наблюдатель ошибся бы. Более высокий из двоих мужчин, слегка прихрамывавший на искусственной ноге, являлся рыцарем ордена Британской империи, обладателем высочайшей награды, какую только империя могла предложить, – креста Виктории, а также одним из самых выдающихся военных историков века, человеком настолько богатым и небрежно относящимся к мирским благам, что редко трудился оценить собственное состояние.

– Старина Гарри, – окликнул его спутник, никогда не называвший его сэром Гарриком Кортни. – Это величайшая из проблем, что нам предстоит решить, старина Гарри.

Он говорил высоким, почти девичьим голосом, и звук «р» перекатывался в его голосе особым образом, известным как «мальмсберийский акцент».

– Наши люди бросают землю и стекаются в города. Фермы умирают, а в городах для них нет работы.

Его голос звучал ровно, хотя они уже поднялись на две тысячи футов по крутому склону Столовой горы, поднялись без остановок, таким шагом, что обогнали всех молодых членов группы.

– Это верный путь к катастрофе, – согласился сэр Гаррик. – На фермах они бедны, но когда бросают землю, то умирают от голода в городах. А голодные люди – опасные люди, Оу Баас. Этому учит нас история.

Человек, которого он называл «старший хозяин», был ниже ростом, хотя держался прямее. У него были веселые голубые глаза, смотревшие из-под полей шляпы, и седая эспаньолка, качавшаяся, когда он говорил. В отличие от Гарри, он не был богат; он владел лишь небольшой фермой в холодном вельде Трансвааля и так же беспечно относился к своим долгам, как Гарри к своему богатству, но его угодьями был весь мир, награждавший его славой. Он являлся почетным доктором пятнадцати крупнейших университетов мира, в том числе Оксфорда, Кембриджа и Колумбийского университета. Он был почетным гражданином десяти городов – Лондона, Эдинбурга и прочих. Он был генералом буров, а теперь стал генералом Британской империи, членом Тайного совета, кавалером ордена Кавалеров почета, советником короля, выборным старейшиной «Мидл-Темпла» и членом Королевского общества. На его груди не умещались все полученные им звезды и ленты. Он был, несомненно, умнейшим, мудрейшим, харизматичным и наиболее влиятельным человеком из всех, когда-либо появлявшихся в Южной Африке. Его дух был как будто слишком велик, чтобы уместиться в каких-то границах, он казался настоящим гражданином всего огромного мира. Но в его броне имелась одна щель, и враги посылали в нее ядовитые стрелы. «Его сердце за морем, а не с вами», – заявляли они, и это привело к падению правительства Южно-Африканской партии, в котором он был премьер-министром, министром обороны и внутренних дел. Теперь он возглавил оппозицию. Однако сам он считал себя прежде всего ботаником, а солдатом и политиком – лишь по необходимости.