Власов понимал, что немцам неприятно будет читать его победные реляции о боях под Москвой. Однако понимал и то, что без освещения «московского периода» его жизни «открытое письмо» потеряет все то, что предопределяет его правдивость и искренность, а главное, его, Власова, независимость от мнения немецкого руководства.

«Во время решающих боев за Москву я видел, что тыл помогал фронту, но, как и боец на фронте, каждый рабочий, каждый житель в тылу делал это лишь потому, что считал, что он защищает Родину. Ради Родины он терпел неисчислимые страдания, жертвовал всем. И не раз я отгонял от себя постоянно встававший вопрос: да полно, Родину ли я защищаю, за Родину ли посылаю на смерть людей? Не за большевизм ли, маскирующийся святым именем Родины…»

Дописав эти строки, Власов почувствовал, что дальше предаваться этой исповеди не в силах, швырнул ручку прямо на полуисписанный лист, оставив на нем несколько клякс, и, откинувшись на спинку кресла, надолго впал в забытье не столько нервного, сколько нравственного истощения. Да, и нравственного – тоже.

После завтрака Штрик-Штрикфельдт представил сотрудника отдела армейской пропаганды Генштаба обер-лейтенанта Дюрксена. Тоже из прибалтийских немцев, и тоже неплохо владеющего русским. Власов зауважал его с той минуты, когда услышал, что тот представляет здесь полковника фон Ренне и прислан сюда Николаем фон Гроте.

Первое, что сделал этот плечистый, представительный обер-лейтенант, больше похожий на гренадера, нежели на пропагандиста, – это выложил на стол фотокопии газетных публикаций материалов самого Власова и о нем – в «Правде», в «Известиях», «Комсомольской правде», в «Красной звезде». Власов тут же прошелся взглядом по знакомым названиям: «Новые методы учебы», «Командир передовой дивизии»… Здесь же и интервью с ним, сделанное перед наступлением 20-й армии на подмосковный Волоколамск американским журналистом Лари Лесюером, а также интервью французской журналистки Эв Кюри. И, наконец, недавние сообщения о разгроме 2-й Ударной армии и пленении ее командующего – в немецкой прессе.

– У нас также есть масса других материалов из «досье генерала Власова», которые способны освежать вашу память, господин генерал, – заверил его обер-лейтенант. – Они же помогут вам при работе над статьями и текстами для выступлений.

– Неужели так давно интересуетесь моей персоной?

– В нашем отделе также много информационного материала, связанного с количеством жертв коммунистических репрессий в Советском Союзе, с некоторыми аспектами внешней и внутренней политики сталинского режима, – не стал напрямую отвечать на его вопрос Дюрксен. – Кстати, мне сказали, что у вас уже готов текст листовки.

– Мы тут с полковником Боярским действительно кое-что насочиняли, – смутился Власов, как начинающий поэт, принесший свои первые литературные опыты на суд мэтра. – Наверное, это всего лишь основа для будущей листовки.

Обер-лейтенант внимательно ознакомился с текстом, немного почеркал его, а потом вдруг спросил:

– А почему в вашей листовке нет главного – призыва к красноармейцам переходить на сторону немецкой армии?

– Я принципиально не хочу призывать к этому, чтобы не подумали, что генерал Власов обращается к ним только потому, что желает выслужиться[25]. Главное, чтобы они понимали, что настоящий их враг – коммунистический режим, закабаливший Россию; а там пусть решают. Возможно, кто-то из них сам попытается создать добровольческий партизанский отряд в тылу красных.

– Своеобразный взгляд на цель листовки, – качнул головой обер-лейтенант, – в самом деле, своеобразный. Впрочем, кто знает, возможно, это тоже сработает. Дабы не терять времени, я сегодня же передам текст по радио, чтобы с ним ознакомилось мое командование. При этом объясню вашу позицию, господин генерал.