– Найду. Обещаю.

Акбар помялся, по-детски надеясь, что мать обнимет его, но она стояла, опустив руки. Он понял, что ему пора.

В свои покои падишах возвратился не сразу. Нуждаясь в просторе и свежем воздухе, он поднялся на зубчатые стены крепости. Воды Джамны вспыхивали, как янтарь, в лучах раннего утреннего солнца, но его мысленный взор занимали совсем другие сцены. Вот он въезжает с триумфом в Дели вместе с отцом и Байрам-ханом; Байрам-хан кладет руку ему на плечо, когда они стоят у могилы его отца; сверкают стальные лезвия – Байрам-хан преподает ему персидские тонкости владения мечом, заставляя Акбара повторять приемы снова и снова, пока его техника не станет безупречной; в ярко-синих глазах Байрам-хана одобрение – Акбар учится стрелять из лука. Как он мог пренебречь соединявшими их узами доверия и так поступить? Он позволил Махам-Анге настроить себя против Байрам-хана, потому что бездумно, себялюбиво, поспешно был готов думать о нем плохо, желая править сам. Все так просто…

Наконец, когда солнце стояло уже высоко в бледно-голубом небе, усеянном приплывшими с запада облаками, Акбар возвратился в свои покои. И почти сразу заметил вещь, которой раньше там совершенно точно не было. Кто-то положил нечто похожее на лоскут ткани на шкатулку, инкрустированную слоновой костью и перламутром, где Акбар держал кое-какие свои драгоценности. Кто-то даже позаботился, чтобы лоскут не соскользнул на пол, и прижал его костяным прессом для бумаги в виде цветка лотоса. Взяв ткань, Акбар увидел, что это лоскут бледно-зеленого шелка, на котором черкнули пару строк. Кое-где писавший капнул синими чернилами. Это было похоже на детские каракули, и падишах собирался выбросить ткань, но что-то его остановило. Вместо этого он вынес лоскут на балкон, где было больше света. Почему выбрали шелк, а не бумагу? Возможно, чтобы замаскировать почерк, что для Акбара не имело никакого значения, так как прочитать это он не мог в любом случае. Чем дольше он смотрел, тем шибче толстые чернильные символы пускались в пляс. Акбар вызвал своего горчи.

– Что здесь написано?

Молодой человек пробежал надпись глазами и очень удивился.

– Это предупреждение, повелитель. Здесь говорится: «Хоть и питались вы одним молоком, твой молочный брат тебе не друг. Спроси Адам-хана, что ему известно об убийстве Байрам-хана».

– Так и написано, ты уверен?

Горчи кивнул.

– Отдай. – Акбар спрятал шелковый лоскут в своих одеждах. – Никому ни слова. Это – происки врагов Адам-хана.

– Да, повелитель.

Как падишах ни старался, выбросить странное сообщение из головы не получалось. Кто бы его ни написал, у этого человека не хватило храбрости обвинить Адам-хана открыто. Почему? Из боязни мести? Или тут какая-то тайна? Пролитый яд вернуть в сосуд трудно – капля-другая всегда затеряется. Как бы там ни было, его душевное равновесие пошатнулось, в голову закрались невероятные мысли – юноша, с которым он вырос и которого любил как брата, мог быть его недругом… В конце концов, именно мать Адам-хана предупредила его относительно Байрам-хана… Но он только что совершил роковую ошибку, которая стоила ему верного друга. Нельзя так опрометчиво ошибиться снова.

– Акбар, смотри! Я же говорил, что мой ястреб лучший, – кричал Адам-хан. Высоко над их головами птица стрелой налетела на преследуемого ею голубя. – Я победил!

Молочный брат падишаха протянул руку, и его желтоглазый ястреб приземлился на локоть, закрытый длинной кожаной рукавицей; его изогнутый клюв был в крови, так же как и кожаные путы, свисающие с его лап. Все еще торжествующе улыбаясь, молодой человек возвратил птицу на деревянный шест, вкопанный в землю, связал путы с заплетенной кожаной привязью, прикрепленной к шесту, и надел ей на голову украшенный хохолком колпачок, инкрустированный камнем «тигровый глаз».