– Ты пал смертью храбрых, Тарди-бек, брат мой, туган мой… Да упокоится душа твоя в раю, – бормотал Байрам-хан. – Сожалею, что усомнился в тебе.

Они долго стояли в молчании, после чего Акбар обратился к Байрам-хану:

– С Тарди-беком я поступил верно, не наказав и не изгнав его, ведь так? Милосердие к Хему было ошибкой, но помиловать Тарди-бека и позволить ему отстоять свою честь в бою стоило. Ведь прав был отец? Милосердием великому воителю следует вооружаться наравне со строгостью.

– Да, повелитель, – отозвался Байрам-хан, и Акбар увидел, как у главнокомандующего по лицу бежит слеза.

Акбар обозревал окрестности с высоты отделанного мрамором постамента во дворце-крепости в Лахоре. Он восседал на престоле с высокой спинкой, который по предложению Байрам-хана распорядились отлить из расплавленных золотых монет из сокровищниц Хему. Этот престол следовал за Акбаром все полгода его триумфального похода через Индостан. Предстать перед своим народом после победы он решил сам, но Байрам-хан помог ему устроить эту грандиозную демонстрацию величия Моголов.

Торжественная процессия оправдала все надежды Акбара. Какое чувство могущества и величия охватило его, когда он ехал во главе ее на своем любимом вороном жеребце с позолоченными седлом и сбруей, в сверкающих доспехах своего отца, с Аламгиром у бедра! Рядом с ним ехал Байрам-хан, а сразу позади них – военачальники, которые особенно отличились в сражениях с Хему, включая Адам-хана, его молочного брата. За ними – в такт воинственной разноголосице труб и литавр – шествовали подразделения всадников, трепетала зелень знамен, высились стальные наконечники копий. Затем шли лучники, стрелки и артиллеристы, кто верхом на лошади, кто пешком. Позади грохотали обозы с добычей, захваченной в лагере Хему, – мешки монет, груды драгоценностей, мотки шелка, – охраняемые особым отрядом стражей.

На четверть мили позади, так, чтобы поднимающаяся с дороги пыль не заслоняла это зрелище, колеблющейся махиной следовали боевые слоны Акбара – они трубили и сверкали броней из листовой стали. У некоторых к бивням, окрашенным в красный цвет, были привязаны затупленные клинки. Для боя лезвия затачивали до смертельной остроты, а эти красовались просто для представления. Вместе со слонами, захваченными у Хему, у Акбара их теперь было более шестисот. Затем катились лафеты и запряженные волами повозки, груженные бронзовыми орудиями Акбара, а после – огромный вещевой обоз, перевозящий весь скарб: палатки, сосуды, еду и топливо для армии правителя.

Местами толпа, собравшаяся посмотреть на шествие моголов, была столь многочисленной, что воинам приходилось сдерживать людей, орудуя копьями. Даже из селений, лежащих в отдалении, люди бежали от своих полей, чтобы рассмотреть процессию и отдать почести падишаху. И все же Акбар был рад, когда все наконец закончилось. Такова была его воля: закончить шествие здесь, в Лахоре, – в городе, в который два года назад, в благословенный февральский день тысяча пятьсот пятьдесят пятого года, с триумфом вошел его отец Хумаюн, завоевав впоследствии Индостан. Акбар был тогда с ним и помнил все – и сияние расшитого золотом и отделанного жемчугом слоновьего седла, на котором они ехали, и ликование на лице отца, когда тот, улыбаясь, обернулся к нему. Из почтения к отцу юный падишах повелел воссоздать все до последней мелочи во время его собственного шествия в Лахор, которое состоялось вчера вечером, под небом, окрашенным закатным багрянцем на западе. Теперь, взирая со своего величественного трона на ряды военачальников и распростертых перед ним в церемониальном приветствии вождей племен, Акбар чувствовал глубокое удовлетворение. Как только разнеслась весть о победе моголов над Хему, все они поспешили выразить ему свою преданность. Каждый день прибывали гонцы, принося лестные послания и диковинные дары, – породистых охотничьих собак, горлиц с украшенными драгоценными каменьями ожерельями на шее и перьями, окрашенными во все цвета радуги, кинжалы с нефритовыми рукоятями, мушкеты с прикладами, инкрустированными слоновой костью, отделанные изумрудами курильницы из чистого золота, черепаховые шкатулки с благовониями и даже большой рубин, который, по нижайшим уверениям его дарителя, более пяти веков был семейной реликвией.