Как я сейчас понимаю, мама не «воспитывала» меня в худшем понимании этого слова. Просто своим поведением показывала, как надо жить и работать. После XX съезда КПСС, да и в 70-80-е годы, когда стало ясно, что страна живет далеко не по тем принципам, которые декларировались в партийных документах, мы с мамой много говорили об этом. Чаще всего сходились во мнениях, ибо оба болели душой за происходящее. Иногда спорили до хрипоты и даже до крика.

Мама была вспыльчива. С начальством независима. Дерзкий язык не раз мешал ей в жизни, в продвижении по службе. Но умные руководители всё равно ее ценили. Изредка я бывал свидетелем, как за обедом во врачебной столовой мама «сцеплялась» с зав. горздравотделом А.А. Барышевым. Доходило до того, что они некоторое время обедали за разными столами. Но оба болели за дело и через какое-то время вновь мирно встречались. Мамины подчиненные, а я их всех знал (коллектив медсанчасти был почти семьей), говорили: «Ольга Владимировна нашумит, отругает, а потом простит». Мама, действительно, любила людей. Порой они ее подводили, и даже очень серьезно. С подлецами она разрывала отношения, но не переставала верить в людей. Это качество она передала и мне.

Переезд в незнакомую Москву из Магнитогорска, где она прожила 40 лет, мама пережила нелегко, но стойко. Лет пять она еще говорила: «у нас в Магнитке». Но только раз или два упрекнула меня в том, что ей здесь одиноко. Со временем она стала активным членом московского Общества ветеранов Магнитки, секретарем партийной организации ЖЭКа. Но главным в ее жизни стали мои дела…

Мама ушла из жизни за год до моей защиты докторской диссертации. Врач, она чувствовала, что слабеет, но мечтала дожить до этого дня. Не дожила 10 месяцев. В ее сумочке я нашел вырванный из простой тетрадки листок: «Володе». Без всякого пафоса мама писала, как мне жить дальше и заканчивала фразой: «Я тебя очень люблю».

…Мы жили в небольшом поселке «Березки», построенном в свое время для американских и немецких строителей Магнитки, а позднее заселенном руководителями Магнитогорского металлургического комбината. Здесь все знали друг друга. По праздникам взрослые собирались в коттедже директора комбината, где для детей разных возрастов в отдельной комнате накрывался стол. Под Новый год дети с родителями ходили друг к другу в гости.

Одним из самых гостеприимных домов был коттедж Рудаковых. Вениамин Федорович был главным инженером комбината. Его супруга Дина Яковлевна, строгая, чтобы не сказать чопорная, дама в неизменном пенсне, тем не менее разрешала своему сыну Игорю собирать в доме и дворе большие компании мальчишек. Игорь был моим постоянным другом, пока их семья не уехала в Челябинск. Он увлекался техникой, машинами и в конце концов стал инженером-механиком по автомобилям. Именно он в 1986 году, почти через 30 лет, после того как мы расстались, приехав в командировку в Москву, свел меня с моим школьным другом-врагом Женькой Колобовым.

Школьник, 1953 г.

Старший Колобов, Валериан Николаевич, был крупным инженером, лауреатом Сталинской премии (Женька, когда родителей не было дома, выносил и показывал нам подпись Сталина на лауреатском дипломе отца), мать, Елизавета Павловна не работала, но ее забота о сыне сводилась, кажется, в основном к тому, что она неумолимо заставляла его по 2 часа сидеть за пианино. Взрослым, Женька с благодарностью об этом вспоминал. Оба мы хорошо учились, оба участвовали в общественной жизни школы. В 8 классе он был председателем совета дружины, а я только председателем совета отряда. А вот вступив в комсомол поменялись ролями, я стал секретарем организации и, чего греха таить, любил подковырнуть Женьку, что комсомол – руководитель пионеров.