Настал и мой черед делать выбор, и я сделал его. Выбрал Церковь. Одобрения – вот что мы ждем от Бога, от родителей, от друзей. А еще лучше сказать, что мы ждем оправдания. Принятия нас такими, какие мы есть, со всеми нашими выборами. У дяди Володи хватило любви на такое оправдание, родителям пришлось гораздо труднее в этом вопросе.
КИПП – Красноярский исправительно-показательный полк… За то, что не снял крестик на призывном пункте – стройбат, моя святая школа. Сигареты украли в первый же день. Пишу дяде Володе, и он присылает мне блок «Лайки» с записочкой: «бросил бы ты это баловство»». Блок я принял и записку принял душой, сердцем. Записка победила, но не сразу, со временем, потому что любовь побеждает всегда, но не всегда сразу. Эта особенность дяди Володи, я говорил уже о ней – дар оправдания, дар восприятия человека именно таким, какой он есть, и все сделать для того, чтобы человек стал лучше, применяя не свою правду и свое видение мира, а некую высшую правду, имя которой любовь. На последней встрече сидели в его квартире вместе с тетей Инной и моей Матушкой, строили планы, и жизнь казалась бесконечной. Крестный моей дочери был со мной во всех узловых событиях жизни. Смею думать, что и я был рядом в важных моментах жизни и смерти моего старшего друга. Вечная память дяде Володе и маме его Ольге Владимировне!
Глава 2
Учителя и наставники
Из книги В.В. Агеносова «Избранные труды и воспоминания» (М.: АИРО-XXI, 2012)
Когда я был в 9 классе, директором нашей школы стал Иван Кузьмич Беспалько. Что-то у него не заладилось в райкоме партии, где он был секретарем, и его прислали к нам. Как теперь бы сказали, человек амбициозный и креативный, он стал внедрять в школе самоуправление, потребовал относиться к ученикам с уважением. При нем на наши школьные вечера через окна и чердак прорывались учащиеся других школ. Всеобщим любимцем был учитель математики младших классов Иван Михайлович Мустафин. Он не только удостоился прозвища «абиссей» (от принятого в математике АВС), но только ему, единственному из учителей, мы разрешали называть нас «идиётами» и шутливо бить красным карандашом по башке. Математика на его уроках была интересным времяпровождением, а решение задач – удовольствием. Не сменись он в старших классах, быть может и не стал бы я филологом. Не преподавала у нас, но всегда поддерживала все наши начинания завуч Лидия Васильевна Карасева. Высокая, внешне сухая, всегда строго одетая, она обладала добрым сердцем. Не могу не отдать дань уважения учительнице химии Валентине Ивановне Большаковой. Она была взыскательна, суха, но настолько блестяще знала свое дело, что все мы знали химию. Хотя и не любили.
Магнитогорский педагогический институт познакомил меня с удивительными людьми. Одних мы боготворили, других недолюбливали. Но двух человек я считаю своими учителями.
Я обязан Вениамину Гавриловичу и тем, что он увидел в моих весьма несовершенных работах что-то стоящее, и тем, что разрешил заниматься темой «Казакевич», и тем, что несмотря на сопротивление некоторых эстетствующих преподавателей кафедры (мол, не может секретарь комитета комсомола института быть тонким исследователем), взял меня на кафедру ассистентом.
Один из них – Вениамин Гаврилович Васильев – преподаватель и заведующий кафедрой литературы. Выпускник знаменитого ИФЛИ (Института философии и литературы), он блестяще знал и философию, и литературу. Причем не только русскую, но и зарубежную. Полный, большого роста с апоплексически красным лицом, Вениамин Гаврилович производил внушительное впечатление. Правду говоря, лекции он читал скучно и любимцем студентов не был. Но стоило поговорить с ним, а еще лучше написать у него курсовую работу, чтобы понять и масштаб его знаний и способность увидеть то, что тебе самому никак не открывалось. Работы В.Г. Васильева о творчестве Шолохова и особенно его интервью с писателем до сих пор не утратили своего значения.