– Ладно, – согласился Степан с приведенным сыном доводом. – Мать, собираемся!

Он нанял в соседней деревне лошадь с телегой, привязал к телеге корову, погрузил на нее свой нехитрый скарб, свою жену и детей и в сопровождении Петра отправился в сторону Москвы. К счастью, погода стояла сухая, и они даже не застревали на глинистых проселочных дорогах.

В Москве многочисленную семью Скулачевых никто не ждал. Петр с женой Надеждой жили в одной из комнат большой коммунальной квартиры в доме на площади трех вокзалов на Домниковке. Поселиться такой большой компанией в ней и жить было практически невозможно, поэтому Петр повез отца с матерью и со всем семейством в один из поселков ближнего Подмосковья, путь к которому шел по Рязанской железной дороге. Кроме того, жить в Москве после бегства из деревни было небезопасно, да и условия жизни в поселке были схожими с условиями их жизни в Малятино, а поэтому для них более приемлемыми, чем в большом городе. В этом поселке в большинстве своем жили бывшие политкаторжане, в их числе и Арон Маркович Левитан. В этом же поселке земельный участок под дачу получила и единственная дочь старого политкаторжанина Левитана, близкого соратника Ленина, Надежда, вышедшая замуж за Петра Скулачева. Туда и привез Петр отца со всей семьей.

Участок, выделенный Петром и Надеждой под постройку дома для семьи Степана и Матрены, представлял собой непролазную чащу елового и соснового леса, так что для того, чтобы построить там дом, нужно было сначала прорубить просеку от ворот вглубь участка. К такой работе Степану было не привыкать. Да и не было здесь таких непролазных, глухих и заболоченных лесов, как в родных краях.

Степан Скулачев был человеком небольшого роста, да уже совсем и не юным, но это не помешало ему построить деревянный дом за одно лето. Помогали строить одни женщины, жена и дочери. Сыновья же, зарабатывая деньги, пропадали в Москве, благо была она совсем рядом.

Спустя лет десять после смерти Степана Михайловича сын его Петр решил отдать часть дома своему младшему брату. Для этого нужно было распилить дом и перенести треть его на двадцать метров от оставшейся основной части дома.

– Знаешь, Владик, – рассказывал Петр подраставшему сынишке, – я проклял все на свете, пытаясь разобрать на бревна строение, созданное руками моего отца. Дом стоял и ни в какую не соглашался разваливаться. Проблема состояла в том, что дед Степан-то строил дом как столяр, а не как плотник, так что каждое сочленение было пригнано одно к другому с точностью до миллиметра. Построил твой дед дом без единого гвоздя: купить их он не мог из-за их дороговизны.

Степан Михайлович Скулачев умер, когда внуку его Владику – Володе Скулачеву – было пять лет. Владик почти не запомнил старика с калининской бородкой и в очках в железной оправе. Дед никогда не приезжал в Москву, где жил внук, а родители Владика предпочитали на лето использовать в качестве дачи дом другого деда – Арона Марковича, поскольку в нем жили всего двое, он да Розалия Захаровна, а в доме у Степана Михайловича всегда обитало человек до десяти, а то и более. Владик запомнил только кровоподтек на лбу Степана Михайловича от щепки, отлетевшей от бревна в тот момент, когда дед орудовал топором, растапливая в доме печь.

После смерти мужа Матрена ушла в глубокий траур, в котором пребывала до конца своей жизни: постоянно в черной косынке, черной кофте, черной юбке. Как-то Матрена доила свою безрогую корову, уже другую, Рогнетку, которая вдруг сбила с ног доившую ее хозяйку, а потом и прошлась по упавшей женщине, повредив ей грудную клетку. Матрена не оправилась после травмы и вскоре умерла…