Я никогда бы не поверила в то, что случилось дальше, если бы не увидела это своими глазами. От Дикки вдруг отделилось большое черное пятно размером с морду коня. На несколько секунд пятно зависло в воздухе, будто в нерешительности, а затем стало медленно растворяться. Несколько секунд — и в стойле не осталось и намека на непонятную гадость, сидевшую все это время в Дикки.

Между тем герцог закончил шептать, сделал рукой жест, будто бы обрезавший что-то, и повернулся ко мне.

— Вас кто-то очень сильно не любит, ваше высочество, — задумчиво произнес он, — настолько сильно, что готов сжить со свету всех и каждого, кто вам дорог. А потом и вас. Ищите среди местных.

Меня? Не любит? А кому меня здесь любить? Принцесса, дочь императора, любимая, хоть и сосланная, была у местной аристократии как кость в горле. Богатая, знатная, относительно щедрая, умная, она раздражала одним своим существованием всю округу. Так что подобную гадость мог сотворить любой из тех, кто вскоре пожалует ко мне на праздничный обед.

— Благодарю за помощь, — вежливость и воспитание еще никто не отменял. И теперь, удостоверившись, что Дикки ничего не угрожает, я вспомнила и о том, и о другом. — Предлагаю теперь вернуться в гостиную.

А с Дикки я побуду чуть позже, когда конюх приведет его в порядок, напоит и накормит. Тогда-то и обдумаю столь разительную перемену в действиях высокородного аристократа.

Тот кивнул, принимая мое приглашение, и мы направились по коридору в дом.

Шли молча. Понятия не имею, о чем думал мой нежданный гость. Я же размышляла о предстоящем праздничном обеде. В принципе, я могла и не давать его завтра, в свой день рождения. По этикету у меня имелось немного времени, ну, допустим, три-четыре дня. Но повар уже все подготовил. Гости были, как говорится, на низком старте. А я… Я все никак не могла решиться разослать магическими вестниками необходимые приглашения.

Между тем мы вернулись в гостиную. Служанки уже успели накрыть на стол, и пришлось мне садиться в кресло с чашкой ароматного горячего чая в руках. Увы, кофе, столь обожаемый мной на Земле, здесь не варили. Так что приходилось довольствоваться чаем.

Герцог уселся в кресло напротив. Сейчас, после сцены на конюшне, он уже не выглядел любящим комфорт франтом. То ли решил дальше не притворяться, то ли еще не успел перестроиться.

Я не знала, о чем говорить с незнакомым человеком. Впрочем, он решил эту проблему за меня.

— Прекрасная погода, не правда ли, ваше высочество? — произнес он с еле слышной иронией в голосе.

Чудесное начало разговора, тяготившего как минимум одного из собеседников. Не знаешь, о чем говорить? Говори о погоде.

Я посмотрела на улицу. Там, за окном, все еще лил затяжной дождь.

— О да, — согласилась я, подчиняясь местным правилам игры. — Для тех, кто захочет установить рекорд по плаванию, погода действительно великолепная.

Герцог внезапно расхохотался. У него оказался приятный, не особо громкий смех.

— При дворе о вас помнят, ваше высочество, и каждый чаще всего говорит о вашем особенном чувстве юмора.

Чувство юмора у меня было более чем обычным. Циник во мне во весь голос вопил, что герцог далеко не просто так рассыпается в похвалах всему, что хоть отдаленно связано со мной. И, по идее, надо бы спросить его в лоб…

— Я удивлена, что при дворе кто-то решил вспомнить опальную принцессу, — несколько секунд подумав, все же произнесла я. — А еще больше удивлена вашему появлению здесь, ваша светлость. Тем более, в такую прекрасную, как вы утверждаете, погоду.

— О вашей откровенности тоже часто упоминают, при дворе это редкость, — последовал ответ.