Трясясь от страха, я зажгла свечу, набросила плащ и выскользнула из подъезда. Стихия набирала обороты. Гремел гром (да-да, в октябре!), молнии крошили небо на осколки. А я стояла и думала о том, что не надела свои лучшие трусы… Потому что, если это последняя прогулка, то пусть все запомнят меня красивой.

Не знаю, сколько прошло времени и который был час. Я сбилась с пути и поймала себя на мысли, что повторяю «Отче наш» заезженной пластинкой. Выйдя на большую поляну, я поймала рассвет в мокрые от дождя и слез ладони. И увидела его. Огромное, царапающее сонное небо макушкой с красными листьями в виде сердечек. «Ну вот, – подумала я, – у всех древо как древо, а у меня как всегда – необычное…»

Обойдя необъятный ствол несколько раз, я разглядела крохотную дверку у самых корней. Сомневаясь, что войду в столь маленькое пространство своими необъятными формами, всё-таки полезла внутрь.

Передо мной была юрта, покосившийся забор из трех палок и привязанный к сухому кустику ишачок. Картина маслом. Расстроившись, я, ожидавшая большего от своих предков, побрела к юрте. Внутри горел огонь, пахло травами и смолой. У очага сидела женщина с длинными седыми волосами. «Добро пожаловать домой!» – сказала она и протянула мне курительную трубку. И тут я вспомнила всё. Картинки, мелькавшие в моих снах, эти карие смеющиеся глаза, мелкие красные узоры на белых одеждах. Дым, костер, свечи. Мне не хватало всего это в земном мире. Боже, как я скучала по всему этому! «Пра!» – выплыло из памяти имя родоначальницы моего рода. И, рухнув в раскрытые объятия, я погрузилась в сладостный сон.

Проснувшись на любимом диване, долго не могла понять, где нахожусь. Всё привычно, знакомо, любимо. Я дома. А как же юрта? Как же Пра? Выходит, всё это было только сном? Растолкав мужа, я осторожно задавала наводящие вопросы: ходила ли я накануне в парк, была ли вечером гроза и как я чувствовала вчера? Муж, поднявший было бровь, решительно вернул её обратно. И рассказал, что мне, очевидно, снился очень необычный сон. Я махала руками, ругалась, куда-то бежала, плакала, смеялась и называла странные имена.

Чтобы подтвердить (или развенчать) лезущие из всех щелей сомнения, позвонила Ритке. Связь обрывалась, как ненадежные нитки, но суть я поняла. Оказалось, сама того не ожидая, я создала намерение и переместилась в другой мир. Туда, откуда родом моя Душа. Где живут Духи (в случае со мной – шаманы – основатели рода великих колдунов).

Оглядываясь назад, я прекрасно понимаю своё смятение. Живешь, никого не трогаешь, и вжух, – уже в другом измерении. У любого крышу снесет. Но, если мою не снесло, значит она надёжно прибита гвоздями (либо меня к этому основательно) подготовили. Теперь за спиной Пра и железобетонная поддержка рода, а впереди – неизведанные места необъятной Души, в которых ещё предстоит побывать.

Как только сумерки накрывали широкой ладонью тесные улочки, Алладин Алладиныч уходил в пустыню. Среди бедуинов ходили слухи, что самый известный Маг нашел Колыбель всего сущего и заряжает там волшебные лампы из святого Источника. Попытки местных проследить за Мастером (и выведать какими тропами он ходит по пескам) оказались тщетными. Возвращаясь с улыбкой Будды на лице, Алладиныч принимал больных и страждущих, отвечал на письма, охотно давал интервью мировым изданиям и обучал ремеслу чудес по сорок человек в год.

Маг был Алладином в шестом поколении, но, когда пришла пора кочевать по миру с волшебной лампой и личным помощником, мужчина отказался. Выпустив Джинна из лампы, он даровал ему свободу и, осев в одном крохотном селении, поначалу вел тихую и скромную жизнь. Но Судьба, просматривая великое будущее среди волшебников, неожиданно отметила именно его. Так, исцелив верблюда одного торговца, Алладин неожиданно для себя проснулся знаменитым. Ему приписывали все чудеса, случавшиеся в тех местах. Его уважали, ценили и практически носили на руках.