Я отыскала пострадавшую, и та объяснила, что Люба из любви к ней организовала подружек отомстить Асе за издевательство. И ругательные записки продиктовала, в которых описывались все «грехи» обвиняемой. «И часто у вас происходят такие «игры»? – удивилась я. «Постоянно. Одна плохая девочка от нас даже в другой класс перешла. Она нам не подходила. И мальчишки устраивают противостояние друг с другом и с девчонками. Недавно Вовку гоняли всей компанией за школой, а когда он упал, рот ему заклеили пластырем. Как в кино. Хотели его немного в шутку придушить, да звонок на урок позвал. Здорово! Гудини отдыхает», – с восторгом сообщила мне пострадавшая девочка. «А учительница как относится к вашим играм?» – спросила я, внутренне содрогнувшись от услышанного. «Нормально», – пожала плечами девочка. «А если тебя станут терроризировать?» – поинтересовалась я. «Не станут. Я же дружу с Любой». «И подчиняешься ей?.. Видно она когда-то сделала тебе маленькое одолжение, и теперь ты не можешь ей ни в чем отказать. А если раздружишь, когда поумнеешь?» – презрительно спросила я. Валя задумалась. Потом мы долго беседовали, после чего она помирилась с Асей и даже села с ней за одну парту. Как-то попросила я девочек позвать мне Любу. За приглашением, конечно же, ничего не последовало. Испугалась ответ перед взрослой женщиной держать. Только перед детьми смелая. Как говорили у нас в детдоме: «жидка на расправу» оказалась. Конечно, для большинства детей, наверное, эти забавы пройдут бесследно, многие, повзрослев, просто забудут о них. Но как быть с теми, кого они надломят?

– Нас в детдомовской школе учили дружить, уважать друг друга, помогать слабым, выручать. И я продолжала эту традицию в своих учениках, – поделилась Жанна.

– Вот из таких Люб и вырастают жестокие лидеры, которые с детства закрепляют в людях стремление видеть в любом поступке преднамеренное желание сделать другому плохо, – сказала Галя. – С человеком, настроенным на отрицательную волну, на неверие в добро, очень трудно общаться. Он кого угодно задергает. Сам вечно будет на нервах, и другие на него в постоянной обиде. И никакой радости.

– А какое у тебя общее впечатление о лесном лагере, в котором отдыхала твоя внучка? – спросила Эмма.

– Честно говоря – ужасное. Клоака. За две недели внучка набралась там стольких гадостей, сколько не могла собрать за все одиннадцать лет своей достаточно насыщенной жизни. Дети там целыми днями лежали в помещениях, играли в карты, смотрели телевизор и делились так называемыми «познаниями о жизни». И, как объясняла внучка, в потолок плевали. Мы ее оторвали от компьютера и отправили в лагерь, чтобы она там побегала на природе, воздухом лесным подышала, окрепла, научилась чему-нибудь полезному, но с детьми никто не занимался. Из комнат их выгоняли, лишь когда приезжала какая-либо комиссия.

А чему там внучка научилась, можно судить по ее дневнику, куда она записывала свои впечатления о ранее неизвестной ей стороне жизни. И новые подружки старательно заполняли страницы ее тетради перлами «современной детской поэзии и прозы». У меня волосы дыбом встали, когда внучка познакомила меня с ними. Там были одни пошлые песенки, сплошной мат и такая скабрезная информация, которую мне, взрослому человеку, было стыдно и гадко читать. Забрали мы внучку из лагеря досрочно и решили в дальнейшем больше ни за что не посылать ее в подобного рода заведения.

Одного-единственного опыта было достаточно, чтобы ребенок понял, что, помимо домашнего, умного, доброго и интеллектуального, существует и другой мир, в котором она ощущает себя некомфортно и в который она не должна стремиться. А двадцать пять лет назад моя дочь благополучно пережила знакомство с самостоятельной жизнью. Там тоже не все было гладко, но пакостей было намного меньше.