Небо заметно посветлело, в мелких лужах на брусчатке замелькали отражения чаек. Я заметила, что ручеек, бегущий вдоль бордюра тротуара, несет какой-то мусор, и удивилась, увидев, что это розовые лепестки. Французская Ривьера – это все-таки не Арабские Эмираты, где розовые кусты стоят в цвету круглый год! Да и не видела я никаких роз вблизи «Ла Фонтен», если не считать топорщащихся кривыми, как акульи плавники, колючками коричневых стеблей в горшках у фонтана.

По улице напротив моего отеля суетливо сновал малорослик с большой метлой. Отнюдь не радуясь дивному весеннему утру, он сердито бормотал изысканные французские ругательства и ожесточенно скреб прутьями мостовую, выцарапывая из расщелин между камнями лепестки, похожие на лоскутки алого атласа. Пойманные лепестки сиротливой кучкой лежали в ведре для мусора, а ускользнувшие крошечными лодочками уплывали по ручейку в водосток.

Я дружелюбно улыбнулась сердитому дворнику, узнав в нем вчерашнего портье, и поздоровалась. Но он ответил мне только боязливой кривой улыбкой.

– Очень странный тип, – прокомментировал мой внутренний голос.

На шипы резинового коврика у входа в отель тоже нанизались атласные лепестки. Я подняла один, поднесла к лицу, рассмотрела и понюхала: несомненно, это был еще свежий лепесток живой розы. К чему бы это тут? И откуда? Гм… Занятно.

Кондитерская, где я намеревалась позавтракать, открывалась в семь утра – я выяснила это еще вчера. Мне хватило времени на обычную утреннюю гимнастику у распахнутого окна, водные процедуры, легкий макияж и ускоренную процедуру облачения к выходу.

Туфли на каблуках и маленькое черное платье-футляр я отложила на вечер, одевшись попроще, в курортном стиле. Летящая белая юбка добавила моему силуэту воздушности, тугой красный свитерок подчеркнул стройность, а босоножки на плоской подошве хоть немного приблизили мой рост к стандарту, который, похоже, был принят в отеле «Ла Фонтен». На ресепшене опять дежурил коротышка!

Оснащенную сигнальным колокольчиком дверь кондитерской я толкнула в начале девятого. И испытала ощущение, которое французы красиво называют «дежавю». На том же месте, хотя и не в тот же час, восседали нарумяненная старушка в белоснежном платье с отложным «матросским» воротником и ее карликовый пинчер в тельняшке и штанишках на помочах. Собачьи шортики были глубокого ультрамаринового цвета и застегивались двумя большими золотыми пуговицами с оттиснутыми на них якорями. Якорь красовался и на маленькой лаковой сумочке, занимающей свободный стул.

Дама с собачкой смотрелись как карикатурный экипаж маломерной яхты. Для полноты картины не хватало реющего над столом косого паруса, звуков дудки и басовитого боцманского выкрика: «По бим-бом-брамселям! По местам стоять, с якоря сниматься!» Я поняла, что моя попытка изобразить идеальный образец курортного стиля провалилась. Куда мне до этой парочки!

– Как жаль, что Санчо их не видит! – пробормотала я себе под нос.

Мой помощник тратит бездну личного и рабочего времени на ознакомление с модными тенденциями и шлифовку своего оригинального стиля. Эти две знатные щеголихи – бабуля с щенулей – могли бы его многому научить!

Посмеиваясь, я зависла над ледяной гробницей витрины, рассматривая кондитерские изделия. И уже почти остановила свой выбор на аппетитном сливочном суфле с клубникой, когда из угла, занятого колоритной парочкой, донесся строгий скрипучий голос:

– Не вздумайте взять пирожное, оно вчерашнее!

Я обернулась:

– Простите? – От неожиданности я сказала это по-русски.

Старушка погрозила мне серебряной ложечкой и сказала чуть менее строго – и тоже по-русски: