Лисунов был старожилом Отдела информатики, а Саша, обосновавшись на новом месте, соблазнил своего лучшего друга Юрку устроиться к ним в институт «на клёвое место», и теперь они вместе вкручивали свои «штучки» разомлевшим от собственных изысков сотрудникам института.

В самый ответственный момент выбора общего композиционного решения юбилейной выставки, пришла Зарифа Павловна и сказала, что Щеголева вызывают в Первый отдел.

Позже, в другие времена, вечная память о специфических Первых отделах выветрится из мозгов постсоветских граждан, но тогда этот отдел, как всевидящее око неусыпного КГБ, мало того что был в каждом сколь-нибудь значимом предприятии, но и вершил на местах судьбы людей.

Саша явился в кабинет и нашел там, кроме начальника отдела, который, сказав «вы тут побеседуйте», удалился, еще и приятного молодого человека в неброском штатском. Молодой человек, представившись «Иваном Ивановичем», повел разговор высоким штилем о заоблачных материях любви к родине и призвании человека как такового.

– Вот вы, Александр, почему до сих пор в комсомольскую организацию института не вступили? – спустившись с небес на землю, задал первый каверзный вопрос компетентный собеседник.

– Да, знаете ли, как-то еще не сподобился, – Саша хотел добавить «милостивый государь», чтобы вести диалог в заданном ключе, но воздержался.

– Нехорошо, (батенька! – как бы звучало) вам срочно необходимо это сделать! Ведь вы, Щеголев, принимаете участие в международных выставках, представляете лицо института…

– Да-да, непременно, вот прямо сейчас пойду и запишусь, – и Саша сделал движение, чтобы встать.

– Немного задержитесь! – голос «Ивана Ивановича» приобрел металлические нотки. – У меня есть для вас, Александр Владиславович, дельное предложение. Вы, как творческая личность, общаетесь с широким кругом людей, бываете по службе в разных городах и знаете, так сказать, общество изнутри…

Молодой человек сделал многозначительную паузу, но и Саша был не лыком шит, он, конечно, уже догадался к чему этот разговор.

– Мы, – с нажимом произнес вельможный вымогатель, – гарантируем вам свободу общения, быстрый рост по службе, восстановление в Мухинском училище и многие другие льготы, а вы, товарищ Щеголев, должны будете информировать нас о ваших встречах и впечатлениях. Обязуюсь вас особенно не тревожить, – «Иван Иванович» расслабился, – Мне кажется, что история ваших недавних приключений в армии, да и несчастий всей семьи Щеголевых в прошлом, должны способствовать принятию вами положительного решения.

Даааа, подготовился к разговору товарищ, знает ведь, что я безуспешно пытался восстановиться в Мухе. Следили, что ли? А на счет быстрого роста по службе, Саша уже имел свое мнение. Он работал в должности Старшего художника и донимал то начальство, то отдел кадров риторическими вопросами о звании в должностных инструкциях Ильи Ефимовича Репина или приставал к парторгу с инициативой по введению по всему Советскому Союзу таких должностей, как – Старший поэт, Главный писатель или, скажем, Младший критик. С этим вопросом, по крайней мере, ему было все ясно, и Саша перешел к другому.

– Простите, а под свободой общения вы что имеете в виду, – осторожно поинтересовался Щеголев, – до каких границ она, эта свобода, будет простираться?

– Это вы мне бросьте, Александр Владиславович. Мы оба понимаем, о чем речь. Я хочу только предостеречь вас от необдуманных решений.

– Конечно-конечно! Именно поэтому, Иван Иванович, я прошу вас дать мне подумать, – интонацией Саша как бы поставил точку.

– Хорошо. Я вас найду, товарищ Щеголев.