Старик задумался:

– Я думаю, что не было там никакого тела…

– А кто же тогда дышал? В плаще? – вспомнил я.

– Умерщвлённая плоть! – Васильич выпучил глаза и рассмеялся. Потом добавил:

– Я не хочу, чтобы моя фамилия изменилась с Куку, на А-уу, поэтому в лес я больше не ногой. И знаешь, если как следует «пыхнуть» – главное знать, чем. Я бы тоже попарил.

Видя, что Кукушкин сожалеет о том, что доверился мне, я попытался сгладить ситуацию и закатил бред о геомагнитном поле Земли. Я вставил в неё все обрывки знаний, какие нашёл в своей голове. Начал с Ньютона, которому на голову упало яблоко, но Ньютону яблоко не досталось, яблоко съела Ева, из-за этого полюса на Земле стали меняться местами и рай улетел. Зато наступил секс.

Как Ньютону удалось появиться раньше секса?

А это заслуга Альберта…

– Гитлера что ли? – возмутился Кукушкин.

– Гитлера звали Адольфом, Альбертом звали Эйнштейна. Он создал теорию относительности, и мир стал относительным: где лево, где право, где верх, где низ – не поймёшь. И все завертелось с новой силой! – меня несло.

Меня так несло! Я готов был доказать все что угодно и опровергнуть все что осталось. Кукушкин, слушая меня, начал пить. Пил он по алгоритму: стаканчик текилы – стаканчик чифиря, стаканчик текилы – стаканчик чифиря и далее по образцу. У меня в висках стучало в такт: «угробишь старика – угробишь старика…» Но я не мог остановиться. Я обязательно должен был рассказать, как пришёл Гей-Люссак со своим законом. Вопрос о том, как это отразилось на земном притяжении, я виртуозно обошёл. Самого закона я тоже не помнил, мне просто нравилась фамилия. Затем я вспомнил ещё несколько красивых имён: Бойль и Мариотт, Джордано Бруно, Леонардо ди Каприо, Бонч-Бруевич. Все они должны были занять достойное место в моей теории полётов в одном метре от уровня земли. Но Кукушкин меня остановил. Он молча встал, открыл шкаф, вытащил из него какое-то орудие убийства, взвёл курки и приставил дуло к моему лбу. Я почувствовал приятную прохладу металла, руками аккуратно сдвинул ружье в сторону и прижался разгорячённым лбом к металлу ствола.

– Да ты не бойся, – миролюбиво сказал Васильич. – Прошу к столу, уха готова.

Когда с ухой было покончено, за окном уже брезжил рассвет.

– Ну что ж, друг мой, пора на рыбалку, – бодро произнёс Васильич.

– Мне хоть бы полчасика поспать, – взмолился я.

– Да ты че! Сейчас самый клёв начнётся, – возмутился Васильич.

– Лучше убей меня прямо сейчас. За любовь к знаниям, – искренне попросил я. И почему-то представил, как я гордо сгораю на костре в окружении толпы многочисленных Кукушкиных.

– Не могу, – спокойно ответил Васильич, – тогда рыбалка сорвётся.

– Я не пойду, иди один, – решительно заявил я.

– Как это не пойдёшь?! Да ты только что сожрал всю мою рыбу! – возмутился Кукушкин. И по интонации я не разобрал: шутит ли он или говорит серьёзно. Но крыть было нечем, за гостеприимство надо платить, и я поплёлся за стариком. Про себя я думал: «Почему ему не встретился водяной, или русалка, например. Сидели бы сейчас дома? Вряд ли! Тогда бы ему привиделся Домовой, и мы бы уже описывали круги вокруг дома, паля из ружья. Нет, надо бросать пить». В этот момент я протаранил лбом балку в темных сенях. Раздался страшный треск. «Привет, рыбки!» – облегчённо воскликнул я и приготовился терять сознание. Но Кукушкин не дал мне расслабиться.

– Вернёмся с рыбалки, будешь менять балку! – грозно заявил он. И мы вышли во двор.

– Васильич, сегодня ты обогатил мой жизненный опыт, – сказал я (и Кукушкин не был удивлён). – Теперь я знаю, как люди убивают друг друга во время распития крепких спиртных напитков мексиканского происхождения. Сначала один выносит мозг, а затем второй выносит ему за это мозги.