– Двести фунтов, – ответил носильщик. Его черное лицо выглядело зловеще, но уголки губ, нарисованных ярко-красной помадой, поползли вверх в дружелюбной улыбке.

Он налил мне ложку тягучей шоколадной жидкости из ведра, которое нес в руке. На вкус она была как мед и мука, но, когда я сглотнула, в горле точно застрял меховой комок. Своим поступком я заслужила шляпу, накидку и приглашение присоединиться к процессии. Свинья — чанчо – была обложена всевозможными яствами и напитками, призванными символизировать все человеческие грехи: алкоголь, сладости, жареные кролики и морские свинки, сигареты и сигары. Тот, кто нес ее, представлял собой жениха Черной мамы, а свинья была ее свадебным подарком. Два дня она кружила по городу на раскаленном солнце, истекая липкими слезами вязкой жидкости, что сочилась из всех трещин и отверстий. Не знаю, кого мне было жалко больше – носильщиков, запряженных в узду, или тех, кому предстояло съесть свинью по окончании процессии.

– Mesa! – крикнул носильщик, и две его маленькие племянницы подбежали со столиком. Он расстегнул сбрую, промокшую от пота.

– Можно я попробую? – спросила я.

Он взглянул в мое полное энтузиазма лицо, затем перевел взгляд на свинью – гордость грядущего семейного пира.

– Давай сначала пообедаем, – ответил он.

Хозяйка, колдовавшая над огромным котлом с супом, и бровью не повела, когда в дверь ворвалась целая толпа ее родственников, притащивших с собой двух иностранцев. Сегодня праздник – значит, двери дома открыты для всех. Усадив нас, она угостила всех напитком, похожим на жидкий мех, затем поставила перед нами две тарелки с супом, в каждой из которых в кольце растопленного жира плавало свиное копыто. Вегетарианец Джон, мой оператор, даже не прикоснулся к своей тарелке. Я взяла ложку и потыкала мясо между грязных поросячьих копыт, выискивая хоть один мягкий кусочек. Суп представлял собой чистый свиной жир с плотным осадком толщиной минимум в дюйм. Я ковырялась в тарелке, надеясь докопаться до овощей, бульона, чего угодно, кроме комков прогорклого жира. Наконец, смирившись с неизбежным, я приказала вкусовым рецепторам умолкнуть и принялась запихивать в рот ложку за ложкой.

Черные лица моих соседей по столу расплылись в улыбке; расплавленный жир пузырился на их кроваво-красных губах.

Среди них были садовники и кузнецы, студенты и моряки. Младший еще учился в старших классах школы. Старший был отцом троих взрослых сыновей; их очередь нести пирамиду наступала в следующем году. Все здесь были связаны паутиной кровных уз: братья, дяди, шурины, племянники. И все собрались за столом у женщины, корпевшей над суповым котлом; она с одинаковым энтузиазмом кормила и цыплят, и детей, и мужчин.

Когда я выразила ей свое восхищение, она рассмеялась.

– Это еще ничего, – сказала она, – вот завтра сюда придут сто человек есть свинью.

– Давно ваша семья носит чанчо? – спросила я, с ужасом отказываясь от добавки тошнотворного супа.

Хозяйка задумалась на секунду.

– Тринадцать лет, – ответила она. – Это наш религиозный долг.

Она указала на изображение Девы Марии. У Богоматери на картинке было доброе, открытое лицо, удивительно похожее на лицо нашей хозяйки. Ее родные были ревностными католиками и, несмотря на отчаянную нищету, ради ежегодного праздника в честь Девы Марии и семейного обеда не жалели ни самогона, ни жареных морских свинок.

– Какое отношение к католическому празднику Девы Марии имеет Черная мама в черной маске?

– Двести лет назад Черная мама возглавила восстание рабов в испанских шахтах, – хозяйка кивнула в сторону холмов.