Игорь отмахнулся от него, как от назойливой мухи, и, поманив Роберта за собой, скрылся в клубах горячего пара.

Роберт по примеру Игоря долго хлестал себя душистым дубовым веником и даже, как ни странно, получал от этого садистского упражнения большое удовольствие, пока от жары и духоты не закружилась голова. Пошатываясь, он выбрался из парилки и тут же попал в надежные руки или, скорее, руку (она ведь была одна) массажиста. И тот, бережно уложив парня на кушетку, тут же занялся делом, причем рот его практически не закрывался:

– Весна в этом году выдалась холодная, грипп свирепствует, и банька – это первое дело от всякой хвори. – Михалыч легонько гладил Роберта по спине и плечам, втирая в кожу ароматное масло. – Молодежь-то нынче хлипкая пошла, дунешь на него, он и свалится. Мы вон в сорок первом под Москвой сутками в снегу лежали. И что? А ничего! Опрокинешь наркомовские сто грамм – и как огурчик, хоть бы кто захворал.

Массажист ловко разминал шею Роберта, сильными пальцами прощупывая каждый позвонок. Создавалось полное впечатление, что по затылку марширует стадо слонов на ходулях – Михалыч жал сильно, но точечно.

– Батюшка ваш здоров ли? Что-то не видно его давно.

– А что, раньше часто бывал?

– Раньше-то каждую субботу здесь. А теперь что-то не заходит. Весна же, не может быть, чтобы ему без надобности. Радикулит ведь у него. Бывало, скрутит его, бедолагу, только тут и спасался, и нога эта его сломанная тоже: как погода меняется, он ко мне: разомни, мол, Михалыч. Дела небось, да? А о здоровье и подумать некогда.

– Дела… – Роберт не стал пускаться в подробности.

Михалыч в разговоре был самодостаточен и нуждался скорее в слушателях, нежели в собеседниках. К тому же, когда он перебрался на спину, грудная клетка Роберта так сплющилась, что стало не до разговоров.

– Да, отец ваш в годах, а бывало, полчаса в парилке сидит, веником себя хлещет, да только покрякивает. Тут и молодые пять минут посидят, и деру. Конечно, никогда слова про сердце не сказал, а все-таки работать надо меньше…

Происходили странные вещи. Роберт перестал чувствовать затылок и вообще засомневался, что он у него есть. Потом пропало ощущение спины, теперь он терял руки, а Михалыч, откупорив новую бутылку масла, продолжал разыгрывать монодраму:

– А последний раз пришел, помню, расстроенный совсем, грустный какой-то. Уж, поди, месяц назад это было. Доконают, говорит, они меня совсем, а кто доконает, бог его поймет. А потом ничего, оттаял. Не дрейфь, говорит, Михалыч, мы еще повоюем. И еще что-то сказал, заковыристое такое, и не вспомнить сразу…

В дверь заглянул Игорь:

– Эй, водка киснет, из икры мальки вылупляются!

Роберт легко спрыгнул с кушетки и пошевелил плечами. Эффект был поразительный. Ощущение членов вернулось, и из всех пор неудержимо рвались легкость, сила и желание двигаться.

– Михалыч, размеры его благодарности не будут иметь границ. – Игорь сунул в карман массажиста невесть откуда взявшуюся двадцатидолларовую бумажку.

– Спасибо, это было гениально. – Роберт пожал огромную ладонь.

– Заходите еще. Милости просим. – Михалыч широко улыбнулся и, удержав Роберта, добавил: – Я слова эти вспомнил, что отец ваш тогда сказал. У них, говорит, нет пророка в своем отечестве, а как насчет Магомета? И засмеялся еще.

Весна в Швейцарию в этом году, видимо, решила не заходить. Несмотря на конец марта, кое-где лежал снег, и температура редко подымалась выше нулевой отметки.

На зеленой скамейке сидел сухопарый пожилой джентльмен в светлом плаще и элегантной серой шляпе. Он слегка запрокинул голову и подставил лицо еще скупому солнцу. Было довольно холодно. Мимо проходили редкие влюбленные парочки и закутанные в многочисленные шарфы няни с колясками, где-то вдалеке слышался гомон детворы и шум аттракционов. Джентльмен прервал солнечную ванну и посмотрел на часы, потом поежился и спрятал в карманы озябшие в тонких кожаных перчатках руки.