, разобщенность индивидов, попадающих в те населенные пункты, которые не являются для них стабильным местом проживания, и пр. Помимо всевозможных объединений, сообществ в их традиционном виде имеет место идентификация по интересам или каким-либо признакам с помощью интернета, виртуальных социальных сетей. Если раньше не существовало эффективных возможностей почувствовать себя в единстве с неким человеческим множеством, не встречаясь с ним в одном реальном пространстве, то теперь, в эпоху интернета и все более повсеместной системы wi-fi, такие возможности имеются. И одиночество индивида видится уже не столь социальным, и не так прочно связано с ситуацией пространственной изоляции от своего/своих сообществ.

Одиночество начинает по-новому цениться, поскольку становится все менее и менее достижимым в прямом смысле, хотя бы как одиночество в толпе внутренне чуждых или толпе просто незнакомых людей. Ведь находясь в таких толпах, у человека все больше возможностей выходить на связь или продолжать быть на связи с теми знакомыми, родными и близкими людьми, которые требуют общения различных типов, по различным поводам и с различной степенью эмоциональной и интеллектуальной активности.

Современный индивид создает нечто удивительное – некую «личную модель» публичности как игровой ситуации. Суть этой ситуации заключается в том, что она как бы приглашает индивида, то есть неделимого субъекта, стать все-таки умозрительно «делимым» на существо, тело которого и какая-то часть души остаются в традиционном публичном пространстве, а другая часть души вместе с направленностью взора и часто слуха устремлена и, быть может, даже мысленно переносится в пространство виртуальной публичности. То есть человек выступает как некий шампур или пограничная «территория»; на него нанизываются два и более мира, им связуются в целостную, хотя и многомерную среду различные миры.

Публичность как таковая утрачивает прежние ясные очертания и смыслы. Фиксация упразднения «публичной сферы» как «пространства демократии», деактуализация идеи «форума, где частные люди, собираясь вместе, заставляют органы публичной власти легитимизировать себя в глазах общественного мнения» (как передает мысль Ю. Хабермаса современный ученый), является общим местом множества современных западных исследований[50].

По всей видимости, публичность деполитизируется, во всяком случае, в традиционном представлении о политике как роде публичной деятельности. И это при том, что политические акции могут регулярно происходить на площадях и улицах, в зданиях публичной функциональности современных городов. Однако, как пишет Тимоти Люк, большинству обитателей больших городов уже понятно, что «структуризация будущего происходит не прямыми средствами и незаметно в исследовательских лабораториях… а не в парламенте или политических партиях»[51]. Или, как наотмашь формулирует Ульрих Бек, нету больше ни политики, ни аполитичности, актуально лишь «экономически направляемое действие, преследующее некие интересы»[52]. Научно-техническое развитие вкупе с экономическими параметрами современной цивилизации, во многом связанными с этим развитием, стихийно меняют жизнь, а не общественно-политическая деятельность как таковая. Можно сказать, что атмосферу современного большого города задает разрастание пространств внеколлективной, неупорядоченной, децентрализованной, деидеологизированной публичности.

Параллельно с публичностью существенные перемены претерпевает и приватность, что точно уловлено Кристиной Слейд в ее формулировке «глобальное приватное пространство», характеризуемое как воображаемое, умозрительное, тотально рассеянное