Иоанн помог беременной жене устроиться в их паланкине вместе с Теадорой и Еленой. Уже почти рассвело, и первые лучи солнца, просеиваясь сквозь серые, позолоченные по краям облака, отбрасывали радужные блики на воду залива Золотой Рог.

– Ах! – вздохнула Теадора. – Это самый красивый город на свете! Ни за что не хочу жить в другом месте.

Зоя улыбнулась дочери.

– Но, возможно, все-таки придется. Однажды станешь женой принца из какой-нибудь другой страны, и тогда тебе придется отсюда уехать.

– Да я скорее умру, чем уеду! – горячо воскликнула девочка.

Зоя улыбнулась. Пусть Теадора и унаследовала блестящий ум своего отца, но все равно она всего лишь женщина. Рано или поздно она научится с этим смиряться. В один прекрасный день она встретит мужчину, и тогда, думала Зоя, происходящее в этом городе уже не будет иметь для нее значения.

Они миновали церковь Святой Феодосии, и хотя это был все еще город, пейзаж вокруг них стал меняться: вместо городских построек они видели вокруг комфортабельные виллы в окружении великолепных ухоженных садов. Вот и мост через Лики. Примерно через милю по грунтовой проселочной дороге они свернули направо и вскоре оказались перед солидными бронзовыми воротами в беленой кирпичной стене женского монастыря Святой Варвары.

В приемной их встретила сама настоятельница, преподобная мать Тамара. Иоанн Кантакузин преклонил колено и поцеловал перстень на протянутой ему тонкой аристократической руке, потом обратился с формальной просьбой:

– Прошу у вас убежища на неопределенный срок для моей жены, дочерей и еще не рожденного ребенка.

– Убежище предоставлено, – без всякого выражения ответила настоятельница, высокая, сурового вида женщина.

Иоанн встал, помог Зое сойти с паланкина и представил ее настоятельнице монастыря. При виде детей лицо матери Тамары смягчилось.

– Мои дочери, принцесса Елена и принцесса Теадора, – тихо проговорил Иоанн.

«Вот, значит, как, – подумала монахиня. – Что ж, члены его семьи имеют право на эти титулы, хотя и пользуются ими редко».

Иоанн отвел жену в сторонку, что-то тихонько ей сказал и, нежно поцеловав, повернулся к дочерям.

– Если я принцесса, – сказала Елена, – значит, должна выйти замуж за принца. Правда, папа?

– Девочка моя, ты принцесса, но я надеюсь, что когда-нибудь станешь императрицей.

Голубые глаза Елены стали огромными как блюдца.

– А Теа? Она тоже станет императрицей?

– Мужа для Теадоры я пока не выбрал.

Елена бросила на младшую сестренку победный взгляд.

– Может, стоит выдать ее за турецкого султана? Особенно если ему нравятся фиолетовые глаза!

– Ни за что не стану женой неверного! – возмущенно воскликнула Теадора. – Да и папа никогда не поступит так со мной, зная, что я буду несчастна.

Елена самодовольно улыбнулась.

– Если папа прикажет, никуда ты не денешься. И тогда тебе придется уехать отсюда. Навсегда!

– Если мне все-таки придется выйти за него замуж, – парировала Теадора, – я сделаю так, чтобы он привел сюда армию и захватил наш город. И тогда императрицей стану я, а не ты!

– Елена, Теадора, перестаньте! – мягко пожурила дочерей Зоя, но Иоанн Кантакузин от души рассмеялся и воскликнул, взъерошив волосы Теадоры:

– Птенчик ты мой! Воистину тебе нужно было родиться мальчишкой. Сколько в тебе огня! Какой задор! А уж ум! Твоей логике и мужчина позавидует. Обещаю найти тебе самого лучшего мужа.

Иоанн поцеловал обеих девочек и быстро зашагал к воротам. Покинув святую обитель, он вскочил на коня, помахал жене и дочерям и ускакал, уверенный, что семья в безопасности и можно начинать битву за византийский престол.

Борьба предстояла нелегкая, ведь население Византии разрывалось между Палеологами и Кантакузинами, и те и другие были достойны преданности и уважения. Кого все-таки поддержит народ: малолетнего сына покойного императора или того, кто многие годы фактически управлял империей? Кроме того, существовало опасение, и фракция Кантакузина его поддерживала, что императрица Анна Савойская намеревается повести Византию обратно к ненавистному Риму.