– Ладно, давай дальше.

– Так вот… о связях. Тот же Гришаков утверждает, что Сапрыкин имел любовницу, молодую женщину, сотрудницу министерства, э-э… – Лобов перевернул страницу блокнота, – фамилия ее – Зайцева Лидия Михайловна… и что у них ребенок, шестилетний мальчик.

– Так-так… – отозвался полковник.

– Тут нам, Олег Иванович, похоже, ничего не светит. Эта Зайцева второй месяц находится в командировке за границей, а именно в Бельгии. По словам Гришакова, она уехала вскоре после некоторого конфликта с Сапрыкиным, который никак не мог решиться бросить свою жену… – Лобов кашлянул. – В отличие, кстати, от самого Гришакова, у которого жена… гм… кх-кх… так сказать, совершенно новенькая, – Лобов улыбнулся, – и, прямо скажем…

– Про баб захотелось поболтать? – поднял глаза полковник. – Ну что ж, давай.

– Да ладно, это я так. Уж больно красивая – ноги от ушей растут.

– Представляю, – буркнул Богданов. – Ладно, ловелас, давай дальше.

Лобов слегка пожал плечами.

– Да, собственно, это все.

– Нет, не все. Этой Зайцевой надо заняться. Может, у нее был ревнивый любовник, который мстит Сапрыкину? И потом, я же просил собрать всю возможную информацию о его служебной деятельности, и в частности, принимал ли он какие-то кадровые решения, которые могли кого-нибудь сильно не устроить? И не перешел ли он кому-то дорогу – я имею в виду его назначение.

– Олег Иванович, мы уже начали все это проверять…

– Вот и проверяйте. И как можно скорей. А свидетельские показания? В доме Сапрыкина что-нибудь нарыли?

– Свидетельские показания очень разноречивые. Сосед, живущий в третьем подъезде, рядом с которым стоял сапрыкинский «опель», видел мужчину около машины, но не видел, чтобы он в нее садился или выходил из нее. Говорит, стоял неподалеку и оглядывался, как будто высматривал кого-то. Описать его толком не смог – говорит, не разглядел. А бабулька из того же подъезда утверждает, что видела, как в машину садилась женщина. Однако сказать, была ли это его жена или какая-то другая, не может, так как она близорука, а в тот момент была без очков.

– Так она когда ее видела-то?

– Неизвестно. Говорит, вечером – подошла к окну полить цветы. В котором часу – не помнит.

– Описать ее, конечно, тоже не может?

– Нет.

– Да-а… плохо… Судя по ожогу на лице и по тому, что порнуху ему явно подбросили, чтобы скомпрометировать, похоже, действовала женщина… – Богданов постучал пальцами по столу и повернулся к Сурину: – Ну? А у тебя что?

Сурин едва заметно усмехнулся.

– У меня новость.

– Надо думать, приятная? – скривился полковник.

– В некотором смысле, – мрачно отозвался Сурин.

– Докладывай.

– В январе девяносто девятого выстрелом в голову был убит некто Шрамков Виктор Васильевич… Между прочим, сотрудник МИДа. Так вот, у него на правой щеке тоже был ожог кислотой.

– Та-а-ак… Где ты это нарыл и почему вчера ничего не сказал?

– Этим делом занималась областная прокуратура… а у меня там дружок, бывший однокурсник, Миша Панкратов. Он мне тогда об этом рассказывал так, вскользь, поэтому я вчера и не вспомнил. А сегодня ночью меня как стукнуло…

– Так ты сегодня-то с ним говорил, с Панкратовым твоим?

– Ну да. Я потому и опоздал.

– Давай выкладывай.

– Труп несколько дней пролежал в снегу у проселочной дороги в сорока километрах к северу от Москвы… Тому, кто его перевез, шибко повезло – в те дни был сильнейший снегопад, и дорогу занесло так, что никаких следов местные сыскари не нашли. И что самое интересное, этот Шрамков жил в том же доме на Брянской, что и Сапрыкин…

– Хорошенькая история, – проворчал полковник, – что еще?

– Кое-что есть. Убит он был из пистолета Макарова. Богданов помолчал.