Жемчужен и посеребрён.
Он – город-миф, с крылатой музой
На бельведере обручён.
Из колыбели возрожденья
Он – и магистр, и филантроп.
И полумрак, и полутени
Тесней окутывают, чтоб
Контрастней лился свет сердечный,
Горел божественный янтарь.
Он – город-пламень, город-встреча…
«аптека, улица, фонарь».
«Бесконечная неба серость…»
Бесконечная неба серость,
За окном моросящий дождь.
Это Питер, а не Палермо,
Лучик солнца как манну ждёшь!
Здесь печаль разлилась в природе
Тишиной торфяных болот…
Привыкаешь и к непогоде,
И к тому, что седой небосвод
Над тобою бетонной крышей,
А заплаканные дома
Чуть темнее, как будто ниже,
И обиженная зима,
Отложив белоснежные платья,
Бродит нищенкою больной.
Только стены соборов ратью
Ополчаются за спиной.
Из Петербурга в Вифлеем
Зима, не начавшись, успела истаять,
И улица стала литая, пустая:
Отёсаны камни, размётаны люди,
И то ещё будет, и то ещё будет.
Здесь бродят слонами морские циклоны.
Здесь верить прогнозам, пожалуй, не склонны.
Здесь искренность неба в бетонном квадрате,
И этого хватит, и этого хватит.
Солёные камни, тягучие мысли,
И в чём-то сокрыта жемчужина смысла,
Ныряется трудно в предвечное слово,
И это не ново, и это не ново.
А где-то вне времени звёздные тропы
Ведут сквозь всемирные воды потопа,
Корабль Вифлеема качают верблюды,
Рождается чудо, великое чудо.
Осень поздняя. Город Питер
Этот город колюче сер
И по виду надрывно мрачен.
Просто он из возможных эр
Эрой осени обозначен,
Что неспешно и грустно пьёт
Остывающий кофе странствий,
Аскетичное сняв жильё,
Всё мечтает о постоянстве.
Не вдовица и не жена,
Не кокетка и не матрона…
Убывающая луна,
Несияющая корона,
Превращенная в бурый тлен
Вперемешку с болотной тиной,
И продрогшие плечи стен
В ожидании карантина.
Только есть и подход иной —
На бесцветье заметить знаки:
Между небом с бронёй стальной
И землёй в камуфляже хаки
Есть рубиновые плоды —
Пенье рифм в бормотанье прозы.
От попавшей в глаза звезды
Непрозрачны бывают слёзы.
Утро
Город собран, город убран,
Город полностью готов,
Чтоб субботним спелым утром
Собирать пожар костров
Из осеннего раздолья,
Огнедышащих красот.
Белым перцем, бурой солью
Солнце сыпется с высот.
По Московскому налево
Парк колышет в тёплой мге
Осень. Спящей королевой
замирает на дуге
У центрального фонтана.
Неподвижна и свежа.
Неужель это не странно
Торопиться и бежать?
То по графику работа,
То по графику дела…
А сентябрь беззаботно
Бьёт во все колокола.
Невесомость
Быть во времени невесомой,
Цельнокроеной, кочевой,
И, сжимая ключи от дома,
Прошуршать огневой листвой,
Растянув на пятьсот мгновений
Только этот недолгий миг,
В тишине до того келейной,
Что не слышно шагов своих.
Слабый шелест и шорох мыслей,
Осыпающихся в пути,
А с ветвистой верхушки мыса
Парашютик ко мне летит,
Зацепился кленовым шёлком
За шершавый рукав осок.
Счастье милое, к нам надолго
Или так, на один часок?
Помещаются ли в лукошко
Многоценные все дары?
А листок постоял на ножке
И опять надо мной парит.
Эта нота осенней саги
И в миноре почти светла,
Словно лист золотой бумаги
Отражается от стекла.
Межсезонье
Так бывает, не все поймут.
Так бывает, совсем не любят.
Это, верно, сизифов труд —
На восточном и злом ветру
Убегать от унылых будней.
Когда запад притворно ал,
Когда север – отец и крёстный,
Увлажняя дождем глаза,
На московский идти вокзал,
Провожать соляную осень.
Без размена даётся жизнь.
Без размена – одним пакетом.
Не запомнишь, так запиши.
Неделимая плоть души
Навсегда понимает это.
И тягучая темень век,
И тягучий калёный морок…
Всё проходит. Играет снег.
И трамвай, как святой ковчег,
Забирается на пригорок.
Своя тропа
Полагаю, любовь права,
Когда любит без объяснений.
У меня есть своя тропа,