Про последний этюд, в котором участвовало шесть человек, включая меня, и не этюд даже, а маленький спектакль о жителях блокадного Ленинграда, ВА после премьеры сказал, что в зале многие плакали.

После этюда я почувствовала дикую усталость и опустошение – столько эмоций было вложено в роль дочери, только что узнавшей о гибели отца на фронте. Посмотревшись в зеркало, я обнаружила, что глаза у меня красные и нос слегка припух. «Это не Скрипицына», подумала я. Посидела минут пять, чтобы успокоиться, спустилась в туалет и умылась ледяной водой.

Мой выход был в самом конце первого действия, поэтому я, не торопясь, переоделась в школьную форму с чёрным фартучком и пионерским галстуком. На ноги натянула белые гольфы, приспустив один из них, на голове соорудила два хвостика с большими белыми бантами, взяла в руки портфель, и встала в позу гордой неприступности. Теперь это была Скрипицына – на все сто. Я вприпрыжку направилась к залу и остановилась у открытой двери так, чтобы меня никто не видел. До моего выхода оставалось две реплики. Когда я, размахивая портфелем, вбежала в зал, зрители дружно засмеялись и не удержались от аплодисментов: ни дать, ни взять – шестиклассница! Концовка акта прошла на ура, если не считать очередной маленькой накладки: у Лидки, сидевшей за кулисой, заело будильник, который должен был имитировать мой звонок в дверь. Мне пришлось с раздражением и нетерпением произнести: «Опять этот звонок не работает!», и колотить в «дверь» кулаками.

Когда мы все вышли на поклон, нам не только аплодировали, но и кричали «Браво!». Мы втащили Владимира Александровича на сцену, и он раскланивался вместе с нами. Было видно, что он не просто доволен нашим выступлением – он лучился от счастья! А уж мы! У меня, например, на какое-то мгновение появилось ощущение власти над людьми – ты стоишь на пьедестале, и тебе рукоплещут те, что слились в единую массу у подножия этого пьедестала. Ощущение это было мимолётным, но сильным. Наверное, подобные чувства испытывали древнеримские триумфаторы, с той только разницей, что они к этой власти стремились в течение всей своей жизни, добывая славу мечём и кровью, а мы завоевали её ненасильственным путём. Случился наш столь неожиданный успех, скорее всего, потому, что от нас ожидали меньшего, да и публика была благосклонна. Но, думаю, не последнюю роль здесь сыграла и наша непосредственность, и вдохновение, которое все мы испытывали, впервые в жизни выйдя на сцену.

Когда страсти улеглись, зам. декана по воспитательной работе Ирина Фёдоровна, поблагодарив ВА за прекрасное выступление его подопечных, от имени администрации вручила ему чёрного чугунного лося с раскидистыми рогами и памятной гравировкой на подставке.

Публика постепенно разошлась, а мы всё никак не могли успокоиться, бурно обсуждая своё выступление. Всегда придирчивый ВА признался нам, что он такого успеха не ожидал, и даже боялся провала, но мы – молодцы, нас просто и покритиковать не за что. Обращаясь ко мне, он сказал:

– А Богучарскому твой «Подсолнух» больше всего понравился.

Тут я решила, что самое время сообщить ВА о сюрпризе, который мы для него приготовили:

– Владимир Александрович, это дело нужно отметить. Мы небольшой банкет соорудили, на который вас торжественно приглашаем.

Мы не были уверены, что он примет наше приглашение, ведь, несмотря на явную взаимную приязнь, наши отношения не были панибратскими, но Владимир Александрович с готовностью согласился. Было видно, что расставаться с нами ему не хотелось.

– Ну, тогда вперёд, – скомандовал Володя Фомин.