Костя молчал, ожидая, когда она продолжит.

– Я увлекала их радостью творчества, – сказала Сашка. – Будила любопытство. Переводила учебный процесс в игру. Они любили друг друга, любили весь мир… и они ломались.

– Ты хочешь сказать, что знаешь, в чем ошиблась? – деликатно уточнил Костя.

– Я не ошиблась, я сделала что хотела. Но Пароль – такая же часть Речи, как имя предмета, союз или предлог. Я источник сущего, но я шестеренка в общем механизме.

Сашка закурила. Выдохнула дым, и еле различимая спираль Вселенной поплыла по комнате.

– Я могу изъявить материю в любом виде, – сказала Сашка. – Но Речь я не могу изъявить, я могу ее только построить заново. Садись пей кофе, а то ведь остынет…

– Оттуда сквозит, – с легким беспокойством сказал Костя, разглядывая спираль из сигаретного дыма.

– Брось, это просто картинка. – Сашка махнула рукой, рассеивая призрак галактики. – Садись.

Костя молча уселся за стол, но к чашке не прикоснулся. Сашка посмотрела сквозь стекло на вьющийся виноград. Костя ждал.

– Великой Речи нужны новые Слова, – начала Сашка глубоким, тусклым, немолодым голосом. – Но человек, даже одаренный, не способен стать Словом ради добра, красоты, любви, стремления к познанию и шоколадного ассорти в подарок. Я любила своих студентов, я предлагала им пряники на любой вкус… Теперь я хочу изъявить для них кнут.

– И отказаться от своей главной цели? Мир без… Фарита и того, что он несет с собой?

– Не отказаться. – Сашка взяла чашку с остывшим кофе, рука дрогнула. – Фарита здесь больше не будет. Но я должна сохранить Речь, выстроить для нее новый баланс… А значит, найти баланс внутри себя.

Она запнулась. Костя потянулся через стол, накрыл ладонями ее руки:

– Ты хочешь спасти Речь – или вернуть своего пилота?

– Это одно и то же, – сказала Сашка и осторожно высвободилась.

Валя стеснялся своего имени. Это было глупо, тем более что назвали его в честь отца, и отец всегда очень обижался, когда маленький Валя представлялся новым знакомым как Витя.

– Так зовут девочек, – говорил Валя в свое оправдание.

– Я девочка, по-твоему?! – возмущался отец.

– Ты уже большой, – с горечью напоминал Валя. – Над тобой не будут смеяться.

– Скажи мне, кто над тобой смеется, и я с ним разберусь!

– Никто. – И Валя отворачивался, чтобы спрятать лицо. Слезы у него в детстве набегали по любому поводу.

– Валик, – наедине говорила ему мама. – Ты можешь всем говорить, что ты – Валентин, это имя происходит из Древнего Рима, означает «сильный», «здоровый», «крепкий»…

Он кивал, чтобы не обидеть ее. Все детство до школы он провел в бесконечных болезнях, носил очки – у него было минус пять, по физкультуре имел тройку из жалости. К имени «Валик» в исполнении мамы он привык, даже полюбил, но потом узнал, что валик – это такая штука из поролона, чтобы красить стены. Или жуткий персонаж мультика про музыкальную шкатулку. Но сказать это маме он не мог, конечно.

Отец ворчал, что мама балует единственного сына. Из-за Вали, его постоянных болезней и споров о воспитании родители чуть не разошлись, но отец был порядочным человеком. Правда, из прежней семьи он ушел, но там была «такая ситуация». Такая ситуация, говорил он подросшему Вале, и тот верил.

Когда-то у Вали была сестра, дочь мамы от первого брака, Валя ее не помнил. Девушку звали Саша, она поступила в какой-то провинциальный институт и однажды пропала. Ее портрет с пометкой «Помогите найти» встречался Вале много лет – будто сам по себе появлялся на досках объявлений, в компьютерной рекламе, на столбах…

– Она ужасно ревновала, когда мы с твоей мамой поженились, – говорил по секрету отец, и его голос делался желчным. – И сбежала, сперва в этот дурацкий институт, а потом и вовсе перестала выходить на связь.