Так, когда-то давно, зародился и расцвёл аналитический разум у ночных животных. Вслушиваясь в ночную тишину, и вглядываясь в сумрак, их разум получал толчок к развитию новых, не существующих «ганглий сознания». Воображение, и анализ, были порождены этим сумраком и тишиной. Далёкие предки человека, будучи по большей части ночными животным, воспитали в своём разуме, возможность к продуцированию флюидов фантазии. И за счёт этого, человек имеет ныне ту Великую пантемиду своей жизни, рядом с которой, все остальные – уступают в своей важности, и для которой все иные обетованные берега, служат лишь архаическим основанием, для консолей своей фантазии, уходящих своими стапелями, за все мыслимые горизонты…

Но с меняющимся образом жизни людей, с отданием в своём мышлении, прерогативы рационально-практическому воззрению, эти древние «ганглии» в их разумах, не только не развиваются, но вполне могут превращаться в рудименты, и даже как правило, превращаются в них.

На земле, со временем, становиться всё меньше тишины и темноты. И для фантазии, становится всё меньше полей и возможностей к своему развитию. Мало того, при постоянном ярком свете, зрачки сужаются, и глаза постепенно становятся маленькими, способными на различение лишь узкого, ограниченного мира. Диапазон воспринимаемой действительности – умаляется. От постоянного шума, ушная мембрана грубеет и перестаёт воспринимать тонкие колебания. Всё изысканное – остаётся незамеченным, всё тонкое еле уловимое, – остаётся за кулисами.

Такова природа градации, и деградации человеческой души. Она вынуждена защищаться от интенсивных внешних воздействий, и слишком сильных переживаний, и необходимо грубеть, и сворачиваться, словно уж на лужайке. И наоборот, всегда распускает свои «ганглии-щупальца», и обостряет свои «рецепторы», при ослаблении этих воздействий, и переживаний.

В меняющейся среде обитания, образующейся в результате увеличения численности человека, и под натиском научно-технического прогресса, человеческий разум трансформируется, и когда-нибудь, станет чем-то совершенно иным. В нём неминуемо превратятся в рудименты одни «рецепторы», и их место займут другие. Расширят и укрепят свои возможности, свою власть одни «ганглии сознания», и схлопнутся иные. Атрофируются и засохнут невостребованные потенциалы, и зародятся и разовьются новые. Этот процесс – необходим, и фатален…

Висталь шёл погружённый в свои раздумья, по нагретой за день каменистой почве. Редкие кустарники, тёмными пятнами возникали по краям дороги. Взошла луна, – это таинственное солнечное зеркало, а с ней появились и слабые тени. Он размышлял, и это размышление имело непредсказуемый характер, оно могло завести его разумение куда угодно. Так путник, не имея конкретной цели своего пути, как правило, заходит в такие места, о которых не мог подозревать в своих самых сказочных фантазиях!

В полном мраке, теней – не бывает. Что мог бы представлять собой этот полный мрак? Что могло бы представлять собой абсолютное зло? Только нечто не действительное, – то, что можно было бы отнести, лишь к полной пустоте. Что мог бы представлять собой абсолютный свет? Где не было бы цветов, не было бы даже оттенков? Что могло бы представлять собой абсолютное добро? Также, – абсолютную пустоту… Лишь всякого рода «смесям», синтетическим субстанциям на земле, уготовано и обеспечено существование. Впрочем, как и на небе, – в метафизических трансцендентальных областях мироздания.

С каждым шагом, Висталь чувствовал, что все рецепторы его духа и разума обостряются. Его воображение разыгралось настолько, что он уже не мог отделить достоверно реальность, от игр своей фантазии. Всё смешалось в его голове. Вдруг Висталь услышал шорох, и различил невдалеке фигуру. Приглядевшись, он увидел, что фигур было две. Одна чрезмерно большая, другая, – чрезмерно маленькая. Подойдя ближе, он услышал, что они увлечённо спорили между собой, но спорили шепотом.