– Пошли, царь-батюшка, – кричит коренастый детина, стягивая оковы за спиной пленника. Тот лишь молчаливо сопит, словно бездумная кукла трясет головой, – затем, вспомнив что-то, открывает рот.

– Прости меня, Господи! – пытается закричать Емельян, но не слышит слов.

Вот только бородач, оскалившись, раздвигает разбитые губы и громко, по-звериному, ревет. И рев его, ударяясь в потолок, долго мечется между стен.

Верзила, доставая из-за пояса деревянный конус с лоскутами у основания, ловко запихивает его убогому в рот; обматывая тряпицу вокруг головы, довольно улыбается.

Бесноватый успокаивается, в глазах тухнут остатки разума, – словно кто-то выключил свет.

Стражник пихает в спину безропотного пленника, влачащего за собой тяжёлые железа:

– Пора на престол, царь-батюшка. Гыы! Свет меркнет.

Емельян, теряя ощущение времени, провалился в беспамятство…

«Просыпайся!» Закусив губу, он почувствовал солоноватый привкус. Боли не было, как не было и мира вокруг. Все усилия привести себя в чувство ничего не дали. Действительность не желала проясняться. Он перестал ощущать себя человеком. Он – «нечто». Разум сам по себе.

– Я Емельян! – завопило его сознание, с ужасом ощущая, как разваливаются логические связи, удерживающие прежнюю личность.

Где-то вдалеке тысячеголосый рев толпы взорвал воздух. Пещера, в которой блуждал его разум, неожиданно превратилась в извилистый коридор со множеством комнат, заваленных всевозможным хламом.

– Или я Пётр? – спросил он себя, сам не понимая, откуда взялось именно это имя. На стене он увидел светящиеся экраны, на которых… «О, чёрт! Это же камера!» – мелькнула осознанная мысль и тут же исчезла, испуганная другой, пришедшей ей на смену.

– А где клетка? – завопил безумный голос. – Я… Емельян, – теперь он уже не был в этом уверен, – и я должен быть в клетке…

Через мгновение, а может, через вечность, светящиеся экраны на стене погасли. Он вновь почувствовал себя зверем, загнанным в ловушку. Прислушиваясь к ощущениям, осознал, что забыл, кем был когда-то. Он забыл свое имя. Лишь полуразрушенные образы, пихая друг друга, бродили неясными тенями в темноте, рассыпаясь на ходу, превращаясь в пыль отживших мыслеформ.

На мгновенье придя в себя, он ощутил болезненный тычок в спину.

– А с этим что делать? – раздался хриплый голос над головой.

Из заполненного болью тумана выдвинулась отвратительная жирная харя с желтыми гнилыми зубами, опухшим синюшным лицом и маленькими крысиными глазками.

– Вышвырнем на улицу. Не жилец он – сам подохнет.

Потом его куда-то тащили, больно ударяя спиной о ступени, тыча головой в полуоткрытые двери. Сквозь кровавую пелену изредка виднелось яркое солнце.

«Главное, не показывать, что пришел в себя, – подумал он, но в этот момент рот самопроизвольно открылся.

– Царя казните, ироды, – завопила серая фигура, удаляясь в темноту пещеры.

Мелькающие стены невысоких уродливых домов потеряли очертания. Резкая боль обожгла тело, прогоняя остатки сознания. Его долго и усердно били, но он этого уже не чувствовал.

Вселенная взорвалась в огненном искрящемся водовороте, в который непонятная сила затянула умирающее тело. Мир вывернулся наизнанку, разрывая человечка на микроскопические кусочки. Затем Мироздание, словно одумавшись, собрало распавшиеся клетки в кучу, спрессовало в тяжёлый слиток и бросило вперед, в последний момент возвращая в него сознание.

«Как холодно-то, черт возьми! Безумно холодно… и откуда снег – до зимы ведь еще далеко?»

Ощущая под собой колючие кристаллики, Емельян открыл глаза и с удовольствием вдохнул холодный воздух.

«Царя казните, ироды!» – знакомый голос, сменив дикий вой внутри черепной коробки, постепенно сошел на нет. В голове прояснилось, но тут же, словно гром среди ясного неба, загудело, завыло, заскрипело.