– Тридцать девять и девять десятых, – в голосе у девушки звучала тревога. – В больницу бы его…

– Нат, он всегда так болеет. – Генка вздохнул. – Как грипп – все, до смерти.

– Это ничего не значит. – Девушка достала телефон. – Сейчас, подожди… Здравствуй, Саш. Да, сменилась. Слушай, у меня тут больной – все признаки гриппа… Да, тридцать девять и девять, болеет первые сутки. Да, хорошо. Улица Яценко, семь, квартира… Ген, какая квартира?

– Восемнадцать.

– Квартира восемнадцать. Хорошо, спасибо.

Она отложила трубку и посмотрела на Олега.

– Что? – Олег обеспокоенно уставился на нее. – Я в больницу не поеду.

– Сейчас приедет доктор, привезет капельницу, будем лечиться. – Наташа собрала в контейнер свои инструменты. – Ген, мы тут…

В дверь требовательно постучали. Олег вдруг понял – стучат не соседи, и врач не мог так скоро приехать, а значит…

– Откройте, полиция!

Генка вопросительно посмотрел на Олега.

– Драка была недавно.

– Ну, я видел, но чтоб полиция…

Полиция сюда приезжала неохотно – смысла не было, местные дрались постоянно, и понять, кто прав, кто виноват, не представлялось возможным, а вникать никто не хотел. И если не случалось членовредительства, полицейские функции выполнял здесь опер, живущий внизу, но ни Генка, ни Олег его никогда не видели.

Генка ненавидел его соседей той ясной и чистой ненавистью, которой можно ненавидеть только тех, кто посягает на твой образ жизни и устои. Раньше, до того, как Олег поселился в этом доме, Генка себе и представить не мог, что почти в центре города может существовать такое жуткое днище. Его одинаково раздражали вечно пьяные мужики, шатающиеся по коридору в любое время суток, зачмоханные тетки без возраста, украшенные синяками и опухшие от пьянства, и вся эта братия нигде не работала и бог знает, на какие деньги жила и пила. Его бесили грязнолицые, дурно пахнущие дети разных возрастов, которые либо носились по коридору с жуткими воплями, либо серыми вонючими кучками заполняли собой лестницу, передавая друг другу сигарету, а то и косячок. И было уже совершенно ясно, что вырастут из этих детей точно такие же маргиналы, какими являются их родители. Генка искренне презирал подобных граждан, здраво полагая, что жизнь, которой они живут, – их собственный выбор.

– Лежи, я сам открою.

Генка решительно шагнул к двери. Олег мысленно улыбнулся: глядя на Генку, никто бы не сказал, что он может быть решительным. Тощий, высокий, подчеркнуто аккуратный, с длинными, до плеч, волосами, собранными на затылке в хвост, Генка выглядел типичным мальчиком из хорошей семьи, коим он, собственно, и являлся, но те, кто знал Генку, знали, каким он может быть жестким, упрямым и как непреклонно отстаивает то, что считает правильным.

Но полицейский, которому Генка открыл дверь, увидел перед собой типичного «ботана» – интеллигентного очкарика с прической, не подобающей настоящему мужчине. То есть существо бесконечно низменное, которое не грех и пнуть при случае, а уж презирать с первого взгляда – так вроде бы даже сам бог велел.

– Почему не открываем?!

– Открываем. – Генка не намерен был впускать стража порядка в квартиру. – Что-то случилось?

Такой наглости полицейский явно не ожидал. С другой стороны, вид квартиры не наводил на мысль, что здесь живет деклассированный элемент, да и Генка не выглядел пять раз судимым рецидивистом, и особо наглеть с ним, возможно, окажется себе дороже – кто его знает, этого «ботана», кто он и каких неприятностей можно себе нажить, начав с ходу обрабатывать его по-свойски.

– Вы хозяин?

– Нет. – Генка кивнул в сторону комнаты: – Хозяин болен, я врача привез, сейчас еще один приедет. Это не может подождать?