– Мне, кажется, мы обо всём поговорили.

– А мне, кажется. Нет, я уверен, что вы что-то хотели от меня. Хотели мне что-то предложить, очень важное, но не смогли.

– Что за глупости?

– Это не глупости, Захар Андреевич. Вы забываете, кем я работаю. Вы провели со мной вдвое больше времени, чем с двумя предыдущими добровольцами. Вы приняли меня последним.

– Что из того? Как Вера завела, так и принял.

– Нет. Вы дали указание Вере, чтобы меня приняли последним. Это факт. Длительность разговора – это косвенный факт. Но интерес ко мне вы потеряли в тот момент, когда узнали, что я однофамилец начальника космопорта.

– Это чушь. Всё это чушь! Вы напридумывали себе всякого! Шли бы вы домой.

– Не надо так кричать, профессор. Это только дополнительно выдаёт вашу защитную реакцию. В жизни вы человек спокойный, даже кроткий. Поэтому при надуманности моих заключений, вы бы просто снисходительно посмеялись. Я специалист высокого класса. Я хочу вам помочь, потому что вы нуждаетесь в помощи. А ещё потому, что во всём этом есть огромная тайна, которую очень тщательно скрывают от всех. Уровень её я не знаю, но я готов на многое, чтобы её узнать.

– Какая ещё тайна, Кудахин? Простите, не помню вашего имени.

– Андрей. Меня зовут Андрей. Тайна без сомнения есть. Я за свою работу, почти ни разу не сталкивался с людьми, пережившими пятый уровень угрозы. Именно такой уровень был объявлен в космопорту год назад. Именно после этого инцидента, Алексей Алексеевич Кудахин скончался в больнице через несколько дней. Именно этот вопрос вас занимает, когда вы общаетесь со мной, и вы хотите видеть меня своим помощником или союзником. Поэтому предлагаю присесть на лавочку и всё обсудить.

– Может быть, мне просто принять вашу анкету и запихать в капсулу. Вы же доброволец. Приходите завтра, Вера вас устроит.

– Не юродствуйте, Захар Андреевич. Давайте лучше присядем. Вон отличная лавочка.

Рябинин как-то обречённо пожал плечами.

________

Рябинин и Кудахин на лавочке.

– Допустим, Андрей, мы примем с вами вашу версию. Что вы от меня хотите?

– Захар Андреевич, без допустим. Я прав. И вы знаете, что я прав.

– Допустим.

– Хорошо, пусть будет допустим.

– Тогда, что вы хотите от меня услышать?

– Я хочу, чтобы вы рассказали мне, чем вы реально занимаетесь. Как всё это связано с тем, случаем в космопорту, и как вы хотели меня использовать.

– Скажите, а зачем вы пришли к нам? Только оставим науку и прочую шелуху.

– Во-первых, это не шелуха. Я действительно пришёл к вам ради науки. Во-вторых, вы хотите узнать не объективную причину, субъективную. Объективно я действительно хочу помочь и поучаствовать в интересном проекте. Вы же были молоды, Захар Андреевич, тоже ведь готовы были рисковать. Разве не так?

– Скорее не так, но я понимаю. А субъективно?

– Субъективно, мне надоела моя работа. В ней есть смысл, есть потребность у общества, но рутина меня затягивает, я хочу из неё выбраться. Ко мне постоянно приводят переживших аварии на станциях, особенно тяжёлые случаи с потерей людей. Люди сложно восстанавливаются, иногда не восстанавливаются вовсе. Но знаете, в чём ирония? Точнее, в чём разница: заниматься реабилитацией космического волка или водителя после автокатастрофы здесь у нас, на асфальте?

– Просветите.

– Разницы нет никакой. Люди теряют друг друга, умирают, расходятся. Дети уезжают и улетают от своих родителей. Всё это потери, но всё это, одно и тоже. Наши методы далеко несовершенны, они требуют новых подходов, но никто не знает каких. Мне почти тридцать, возраст не преклонный, есть возможность что-то поменять. И тут появляется ваше объявление. Конечно, я решил всё бросить. Но как только попал к вам в кабинет, понял, что меня ожидает что-то совсем иное, чем я мог предполагать. И это иное исходит от вас. Вы удовлетворены?