ПАВЕЛ. Я тоже больше ему не завидую. И ничего не боюсь. А вот Карина пострадает очень сильно. И финансово, и морально. В её бизнесе репутация – это всё.
ПЁТР. Зато, наконец, вы с Кариной Эдуардовной сможете быть вместе.
ПАВЕЛ. Всё-то ты знаешь… Близко же тебя Эдуард Викторович подпустил.
ПЁТР. Знал, что не укушу. Не то что некоторые…
ПАВЕЛ. Это что ещё за намёки?
ПЁТР. Вы поселитесь с любимой женщиной где-нибудь в сказочной глуши, на маленьком озере. Романтика! Дергобузов отхватит на халяву дом, Мудива получит богатства Филина…
ПАВЕЛ. Петь, ты никак завидуешь.
ПЁТР. Не завидую, но по справедливости, мне от этого пирога хоть маленький кусочек, но полагается.
ПАВЕЛ. И ты туда же? Лучше быть грязным, но сытым?
ПЁТР. Павел Сергеевич, ведь это вы приходили к Эдуарду Викторовичу. И умер он после разговора с вами.
ПАВЕЛ. Ах, вон чего… Что же ты хочешь?
ПЁТР. Решим ещё, обсудим. Смотря, что вы решите с Муди… С Любой с этой.
ПАВЕЛ. Ну Петька, ты мудёр.
ПЁТР. Вы человек богатый, а мне особо много не надо.
ПАВЕЛ. Такие крысята, как ты, Петя, вечно строят умные морды в лакеях. Потому что знают что, но не знают когда и с кем.
ПЁТР. А такие, как вы, Павел Сергеевич, вечно думают, что у них каменная мошонка. Всё-то они знают, всё-то они могут, всех-то они учат.
ПАВЕЛ. Тут ты меня с кем-то путаешь.
ПЁТР. Эдуард Викторович собирался сам со своими долгами разобраться. Продал бы картины и расплатился бы с Дергобузовым. Потом и с Бовой заодно… А вы пришли и неизвестно что ему наговорили. Теперь, по завещанию, картины уходят музеям и на продажу.
ПАВЕЛ. Да он же сам Бове проиграл Жеро.
ПЁТР. Вот я и говорю, кроме вас никто ничего не понял. Да, про шифр мы с Эдуардом Викторовичем не догадались. Но что это копия, я как только пришёл к нему работать, сразу понял. А теперь и сам без работы остался по вашей милости. И я всё расскажу Карине Эдуардовне.
ПАВЕЛ. Ишь ты, ябеда-корябеда турецкий барабан.
Картина седьмая
2010 год. Дом Эдуарда Викторовича.
Эдуард Викторович, Павел.
Входит Павел.
ПАВЕЛ. Эдуард Викторович, добрый вечер!
РУНЕЦ. Проходи, Паша. Что это ты в такую позднь.
ПАВЕЛ. Да вот, прождал всю жизнь.
РУНЕЦ. О чём ты? Выпьешь? Или чаю? Сливовое варенье есть, свежее – этого года. Два дерева плодоносили, будто и не горели эти чёртовы торфяники.
ПАВЕЛ. Варенье? Будь вы моей бабушкой, я бы растрогался. Но от вас про варенье. Коробит…
РУНЕЦ. Ну, продолжай… А я выпью.
Выпивает рюмку коньяка и закусывает ложкой варенья.
Ты же пришёл меня распять. Показывай свои гвозди.
ПАВЕЛ. Не во что вбивать. Вы со своими алчностью и жадностью превратились в…
РУНЕЦ. Ого, подготовился! Так-так…
ПАВЕЛ. Сами просидели, как паук, в своих картинах и нам с Кариной жизнь испортили.
РУНЕЦ. Я так и знал! А ты, Пашка, не поздновато с этим, нет?
ПАВЕЛ. Это вы, Эдуард Викторович, подгадываете и выгадываете по подлости душевной…
РУНЕЦ. Паш, иди ты отсюда по добру. Трясёшь тут своей испорченной жизнью. У тебя выставки каждый месяц, заказы на годы вперёд, ты эксперт мирового уровня. И всё ноешь! Чего тебе надо от меня? Да, вот такая я сволочь! Такое чёрствое… Во что там меня превратили, как ты говорил только что? Выбрала Карина Юрку, я что ли виноват. Ты, кстати, сам её с ним познакомил.
ПАВЕЛ. А кто ж ещё-то виноват? Вы же отказались картины продавать, когда Анна Осиповна болела.
РУНЕЦ. Огулял-таки ниже пояса, гадёныш. Не удержался.
ПАВЕЛ. Моя б воля, я бы вас…
РУНЕЦ. Не в воле дело, в уголовном кодексе. Слишком много теряешь. Вот и ходим мы, такие, безнаказанно.
ПАВЕЛ. Вы думаете вам всё как с гуся вода?
РУНЕЦ. Пашка, ты прям чистенький такой, да, беленький, безгрешный? Завидую! Тогда ясно, отчего ты жизнь свою не ценишь. Что ты знаешь? Да мне каждое воспоминание о том времени – нож в сердце. Меня выворачивает наизнанку, как вспомню, что похоть за любовь принял, Анюту, которая жила ради меня, дочь вырастила, хотел в могилу свести, чтобы с этой Люськой малолетней… (Держится за сердце, садится.)