– Несистемное головокружение. Вестибулярный пострадал после тех травм. Ерунда. И обмороки еще будут, не пугайтесь. Организм восстановится. Нужно время.

– Хорошо, спасибо. А то мы уж перепугались, сам понимаешь, – извиняется мягкий баритон.

– Окей. Вот рецептик. Если что, я на связи. Пока, Владик, – фальшиво сочувствует противный фальцет, – Береги жену.

Голоса спешно перемещаются и удаляются. Хлопает дверь.

Один возвращается.

– Как же ты меня напугала, заяц ты мой, – большая горячая рука гладит меня по волосам, перемещается на лицо, мизинец нежно касается лба, скользит по переносице.

– Да. Я и сама себя напугала, – голоса нет, приходится отвечать мысленно.

Снова пытаюсь прозреть. Изображение перестало вращаться. В голове все дергается, как будто еду на поезде.

Неизвестный по имени Влад берет мою руку и покрывает нежными поцелуями. Фокусируюсь на его затылке. Очень короткая стрижка, как у морпеха в новомодном фильме. Теперь, в две тысячи тринадцатом, наверное, безнадежно устаревшем. Мощный торс. Приятные черты.

Наслаждаюсь догадкой, что это мой муж. Значит, все получилось! Я прыгнула на три года вперед. А Силуэтка валяется снова в коме. За меня. Укол совести окончательно включил меня в новую реальность.

***

Прошло много дней теплого уютного благополучия. Влад оказался не просто любящим мужем, но и владельцем неплохого бизнеса в Швеции. Тихий город Мальмё стал родным с первой велосипедной поездки по окрестностям.

Оставалась одна проблема. Вырезанные три года жизни сказывались самым подлым образом на душевном комфорте. Я украла чужого мужа и чужое счастье. Просто так. Из любопытства.

Сегодня ровно год, как я нахожусь в пожизненной тюрьме не своей жизни. Сижу на полу в комнате. В ЕЕ комнате. Почему Силуэтке так необходим был сдвиг на год? Навязчивая идея понять доводила до исступления.

Я знаю, есть дневник. Всю жизнь его веду. С двенадцати лет.

Перетряхиваю фотографии, книги, вещи. В пыльной коробке, закинутой когда-то на антресоль, нахожу потертые тетрадки. Вот! Вот он! Наперстник заблудшей души! Привет, родной.

Вчитываюсь в знакомый почерк. Судорожно листаю. Трясусь от нетерпения.

Передо мной разворачиваются три года жизни. Моей неиспытанной судьбы. Сколько боли, сколько любви, и… мечта! У меня появилась мечта. Точнее у нее. Она хотела родить ребенка!

А вот еще кое-что.

«11.06.2012. Не знаю, куда деть эту адскую боль безысходности. Не могу жить. Врач говорит, что все очень плохо. И я никогда не смогу родить. Милый, любимый мой Влад. Как мне сказать тебе это? Как я посмотрю тебе в глаза?»

Картина проясняется. Она сделала два аборта. Как раз в тот злосчастный год, который ей так хотелось исключить из жизни. Трудный пазл поддался. Оставалась одна деталь – КАК? Как она попала в прошлое? Если это возможно, то…

Додумать не успеваю. Из дневника выпадает открытка. Та самая, новогодняя. Разворот испещрен мелкими круглыми буквами:

«Прости. За провокацию. За игру твоим обостренным чувством противоречия. Оно и мое тоже. С самого начала это была моя идея. Поменяться. Ты жаждешь знать, зачем?

Я ухожу. Ради Него. И дарю Ему тебя, а значит и счастье быть отцом. Заклинаю тебя, прошу, будь с Ним! Ты полюбишь. Поверь. Даже если сегодня этого еще не случилось.

Шанса выжить второй раз у меня не будет. Сознательно умолчу о перемещении во времени, чтобы ты не вздумала повторить этот смертельный кульбит. Думай только о настоящем!»

Строчки поплыли. Я начинаю задыхаться. Захлебываюсь волной подкатившей истерики. Чувствую, что теряю сознание…

В приемной мэрии было тихо. Гул вентилятора создавал ауру напускной легкомысленности в столь серьезном учреждении. Поток прохлады будто напоминал посетителям – ничто человеческое представителям власти не чуждо, они так же потеют и страдают от жары, как и простые жители этого славного города. Кожаные диванчики в холле были пусты, прием посетителей еще не начался. Мэр города, Всеволод Иванович, наслаждался ароматным кофе с булочкой у себя в кабинете. Перед его глазами на письменном столе лежал журнал с кроссвордом, над которым он напряженно завис. В распахнутое окно незаметно проникал аромат летнего утра, обещавшего невыносимую жару.