Через несколько лет, когда «Росалко» самоликвидировалась, Панкратов стал советником по безопасности Национальной алкогольной ассоциации, участвовал в подготовке документов, направляемых в правительство и Госдуму, консультировал водкозаводчиков, попавших в трудное положение из-за неудачных попыток обойти налоговое законодательство. За помощью к нему обращались и бизнесмены, не связанные с водкой. У него была репутация человека, который не обещает лишнего, но то, что обещает, всегда выполняет.

Все преступления, даже самые сложные и запутанные, которыми приходилось заниматься Панкратову, укладывались в несколько стандартных схем. Детали могли быть самыми разными, но главным мотивом всегда было стремление завладеть чужой собственностью, государственной, как в советские времена, или частной, как во времена постсоветские. Дело о самоубийстве молодого офицера Интерпола Сергея Старостина, напрямую связанное с убийством медиамагната Вознюка, никаких аналогов не имело. Не были понятны даже мотивы преступления, если имело место преступление, в чем были уверены следователь Молчанов и Красногорская прокуратура.

Панкратов поехал в Красногорск и целый день просидел в архиве суда, читая протоколы процесса над Ириной Керженцевой, который закончился её оправданием. Его удивила слабость доказательной базы обвинения. Все улики были косвенные, их можно было трактовать и так, и так – и как подготовку к преступлению, и как случайное стечение обстоятельств. Панкратов встретился со следователем Молчановым и поинтересовался, как это прокуратура вышла на суд с таким сырым делом.

– Лажанулись, – признал Молчанов. – Мы были уверены, что удастся заполучить Павла Лежнёва. Французская полиция сообщила, что его адрес установлен и он будет арестован в ближайшие дни. Не успели, он скрылся. Очень похоже, что его кто-то предупредил.

– Кто?

– Понятия не имею. Мобильника у подследственной не было, никакой связи с внешним миром она не имела. Только через адвоката.

– Не мог предупредить адвокат?

– Вряд ли, они в такие дела не лезут, даже за большие деньги. Слишком стрёмно.

– Если бы вы получили Лежнёва, что бы это изменило? Вы уверены, что он дал бы признательные показания? Заказное убийство – это двадцать пять лет или пожизненное заключение.

– Дал бы, куда бы он делся. В наших СИЗО быстро вправляют мозги. Особенно иностранцам. Они там привыкли – демократия, права человека. Посидит полгода в Бутырке – все эти слова забудет. На Западе есть такое понятие – сделка с правосудием. Подсудимый признает себя виновным и получает год-два вместо десятки. В нашем уголовно-процессуальном кодексе такой статьи нет, только идут разговоры, что неплохо бы её ввести. Но есть статья, позволяющая назначить наказание меньше минимального, если подсудимый деятельно раскаялся и активно сотрудничал со следствием. Получить лет десять вместо пожизненного – есть разница? Это любого заставит задуматься.

– Какое впечатление произвела на вас Ирина Керженцева? – поинтересовался Панкратов.

– Так сразу и не скажешь. Очень необычная женщина. Не красавица в том смысле, как мы обычно понимаем. Но есть в ней что-то такое, даже не знаю, как назвать. При виде ей почему-то приходит мысль, что чем-то главным ты обделен в жизни. Если бы не факты, никогда бы не поверил, что она способна на преступление. Не тот психотип, не тот характер.

– Почему свидетели изменили показания, которые дали на предварительном следствии? – продолжал Панкратов. – Чего-то боялись?

Молчанов неопределенно пожал плечами.

– Чего им бояться? Всё проще. Думаю, им заплатили. Только не спрашивайте кто. Даже думать об этом не хочу.