С той минуты ему захотелось остаться в России и жить в доме-Hause, который они с Ирмой построят. Нарисовал проект небольшого замка, но Ирма замахала: «Нет! Здесь такие не строят», и Томас согласился на маленький домик.

Сравнивая его и сына Костю, она с грустью отмечала, что у немца больше юношеского задора: невестку называл не иначе, как Madame; Петрушу опекал, как сына; собаку и двух кошек подкармливал, как членов семьи. Его зелёные, нафаршированные, казалось, сплошным восхищением и восторгом глаза воспринимали провинциальную жизнь некой экзотикой.

Вскоре вся округа была вовлечена в строительство домика для Ирмы и её жениха, который оплачивал труд валютой и покорял тем, что не торговался. Исполнявший роль прораба, Костя доставал брёвна, шифер, доски. Через три дня были готовы стены, два ушло на крышу, и вот уже в их дворе вырос домик, гораздо эффектнее старого. Из соседней деревни привезли печника. Ирме хотелось, чтобы Томас знал, что она мастерица по пирогам и кухе, а русская печь, о которой он и представления не имел, стряпала лучше всего. Печь с лежанкой была готова, и Томас захлопал в ладоши: «Русский камин!» («Ein russischer Kamin!»). У Ирмы с печником головы маятниками заходили: не камин – печь!

12-летнему Петруше доверили её опробовать, и Томас с любопытством наблюдал, как ловко он укладывал полена, лучины и бумажки, как на шестке зажёг пучок щепок и на ухвате поднёс их к дровам. Вспыхнув, бумажки прогорели в доли секунды, но осмелевший язычок без особого труда взял в плен натыканные меж поленьев лучины. Пламя лизнуло равнодушные, холодные поленья, прорвалось к свободному пространству, и вот уже в печи забушевал костёр. По мере того, как огонь разрастался, мрачнел Томас. Он подумал о силе огня или, скажем, торнадо – об этой заразительной энергии, что сравнима со страстью в живой и неживой природе. Не потому ли нежелательные в купе соседи рождают неприязнь, война – смерть, любовь – жизнь? Действует сила и мощь всепоглощающего огня. Избежать силу этой энергии можно, если вовремя откатиться, покинуть опасное соседство.

Отойдя от этих мыслей, Томас оглянулся на Ирму. Радуясь, что печь не дымила, она занялась привычным крестьянским делом: в один чугунок настрогала тыкву для просяной каши; в другой налила для варенца молока, чтоб оно утомилось; третий и четвёртый заполнила картофелем: тушенным – для семьи и в мундирах – для поросёнка. Разгребла кочергой жар, отодвинула его к стенкам, задвинула тару в печь, прикрыла её заслонкой и закрыла вьюшку.

Томас, словно ребёнок, которому не терпелось опробовать новую игрушку, залез на лежанку.

– Super, wenn es kalt ist (В холод это супер!)!

Глядя на него, Ирма искристо смеялась, чувствуя себя молодой и счастливой. Муж Карл, угрюмость которого сформировало тяжёлое и безрадостное детство, вспоминался обычно с грустью. Его родители погибли в трудармии, и 14-летняя сестра, с которой он, 6-летний, оставался, стала ему вместо матери. Жили сироты бедно, потому он окончил только местный «университет» – семь классов. Ирма окончила техникум. Её уцелевший, но тоже не раз умиравший в трудармии отец настоял, чтобы она вышла за «своего в доску парня». И она вышла. Из жалости. А нравился русский, с которым училась в городе.

Жила, как все, в трудах и заботах. После пятнадцати прожитых вместе лет Карл тихо слёг и незаметно умер от цирроза печени. И осталась она одна. Сказать, правильно ли сделала дочь, выполнив волю отца, было некому: мать давно покоилась рядом.

Картошку копали во вторую половину сентября. Томаса, помощника неожиданного и активного, переодели в клетчатую тёмную рубашку, протёртые на коленях брюки и обули в сапоги. Он стал похож на клоуна и всех смешил. Гость без устали носился по участку с мешками и вёдрами, будто вырос в деревне. Запачканные женщины вызывали у него смех, но, чтобы быть правильно понятым, подходил к Ирме и целовал её в кончик носа, по нескольку раз повторяя одни и те же немецкие слова. Петруша и взрослые легко запоминали их, так что чужому языку обучались играючи. В совершенный восторг пришёл он от традиционной после напряжённого дня русской бани. Ужин с вином и пельменями проходил, словно весёлый праздник, и хозяева для смеха перемежали русскую речь словами из лексикона гостя: schnell, trinken, schmutzig, sammeln (быстро, пить, грязный, собирать).