– Не в этом дело, Казакова. Понимаешь, плечевой сустав можно вылечить.

– Болтами, что ли, прикрутить? – пошутила я.

– Представь себе, – да! – рявкнул Петраков. Я заткнулась.

– Но… все равно… я не понимаю…

– Конечно, не понимаешь! Был у нас такой в армии. В драке получил травму позвоночника. У него было защемление нерва. Так его комиссовали и инвалидность потом ему дали.

– А при чем тут мой студент?

– Может, врет парень про плечевой сустав? Может, у него защемление нерва…

– И что?

– А то. Книжки пару раз вниз стащил и будет потом загибаться. Как бы потом тебя виноватой не сделали. Мол, угробила парнишку!

– Да не я, а Кира Васильевна.

– Вот – вот, в следующий раз будешь думать, прежде чем на помощь чью – либо соглашаться.

– А что я должна была сделать, по-твоему? – снова рассердилась я. Вот чего Петраков добивается, а?

– У тебя есть я. Могла бы меня попросить!

– Что? Книги чинить? Ха!

– Для того, чтобы книги чинить, можно и инвалида привлечь. Но я бы помог их тебе дотащить, понимаешь?

– Но я Киру Васильевну ни о чем не просила! Это была ее инициатива!

– Ты могла бы отказаться! Ты же знала, что я за тобой заеду.

– Да Кира Васильевна меня и слушать не стала. Она сказала, что приедет Севастьянов и бросила трубку.

– Вот это-то и странно, – протянул Петраков.

– Да что тут странного, черт возьми! – я просто теряла терпение! Я так вру, а мне не верят! Мог бы и Севастьянов что-нибудь умное приврать, а то взял и уехал, а я тут одна отдуваюсь! И бедная Кира Васильевна, на которую я свесила так много собак.

– Да странно, что всю эту беготню из – за пары стопок книг устроили с утра пораньше! – рявкнул Петраков.

– Какое утро? Уже почти десять! Кира Васильевна на работе с восьми!

– А ты почему приезжаешь так поздно, как профессор? – снова заподозрил меня Петраков.

– Да мне сегодня ко второй паре, дурья твоя башка! – крикнула я.

– А чего ты кричишь?

– А чего ты ко мне примотался, Петраков?

– Да вот думаю, не помогал ли тебе этот молодчик ночью книжки чинить, а?

– С ума сошел, Петраков! – взвыла я. Получилось натурально. В самом деле, ничего и не было, чего ревновать? Мне нравится Севастьянов? Ну и что? А может, Петракову нравится Пенелопа Круз и он представляет, как занимается с ней любовью. В этом случае я тоже должна ревновать Петракова к этой самой Пенелопе Круз? Так, что ли?

– Просто мне это не нравится.

– Раньше ты так меня не ревновал!

– Раньше мы жили отдельно.

– Просто в разных квартирах. Но ведь мы все – равно были вместе! – не согласилась я.

– Может быть. Но сейчас совсем иная ситуация. Пойми, Эля. Если уж мы решили жить вместе…

– Я решила! – перебила я Петракова. Думала, он смутится. Как же, я предложила, не он! Да как бы не так! Петраков кивнул и продолжил:

– Ты решила, что мы живем вместе, – Ну, Петраков! Молодец! Пять за сообразительность! – и вот, проходит немного времени, и ты не приходишь домой. А утром я вижу рядом с тобой какого-то молодчика!

– Послушай, если бы я знала, что эту ночь проведу с каким-то молодчиком, как ты выражаешься, я бы сказала, чтобы ты за мной не заезжал! – искренне возмутилась я.

– Ага, а вдруг ты не знала, а ночь провела? И вы утром проспали? Тогда как?

– Тогда это клиника и диагноз, Петраков, – буркнула я. – Если ты будешь так меня ревновать, без всякого повода, я от тебя уйду. Навсегда. Вообще. Понимаешь?

– То есть, ты мне угрожаешь?

– Ничуть. Но предупреждаю. Хватит делать предположения на пустом месте.

– Но мальчик-то симпатичный! Глазастенький, губастенький, – продолжал тянуть свое Петраков.

– Возможно. Но ты откуда об этом знаешь? Тебе нравятся мужчины? – подколола я Петракова, ненавидящего геев.