То, что произошло дальше я не мог себе даже представить, готовясь к командировке. На сцене появляется очередной лот – запыленный бутыль вина, который аукционист объявляет уже ставшим привычным торжественным голосом. А далее произошло то, чего не ожидал никто из присутствовавших в зале тем более сам ведущий.

Аукционист, произнося свою высокопарную речь об истории происхождения означенного вина, с перечислением его родословной и особых достоинств, не заметил, как подошел преступно близко к столу, на который был водружен лот. Он резко повернулся, чтобы лишний раз засвидетельствовать свое почтение напитку и… О ужас! Снес его локтем на пол. Трагедия свершилась мгновенно. Сначала публика, внимательно следившая за происходящим, хором на вдохе проводила улетающую бутылку тревожным «А-а-а…». А уже следом раздался финальный атональный аккорд из звона разбитого стекла и всплеска разлитого вина.

Наш неловкий конферансье молча застыл в одной позе. Его лицо стремительно достигло цветовой гармонии с его же бордовым пиджаком. Рискну предположить, что в тот момент он был готов отдать все что угодно, в том числе любой из парных органов, лишь бы все исправить.

Но этот эпизод не заслужил бы моего внимания, если бы не его продолжение. Битых бутылок и об пол, и об голову, я за свою жизнь насмотрелся. Эта от них ничем не отличалась, разве что была ценой как целый самолет. Но произошло совершенно неожиданное.

Один из очень пожилых аристократов, сидевших в первом ряду, с громким криком свалился с кресла на дубовый паркет. От этого утробного воя стало не по себе, меня передернуло и по коже прокатилась игольчатая волна.

Старик на коленях ползал по полу, рыдая и растирая руками вино вперемешку с битым стеклом. Он непрестанно что-то причитал на французском. Я не знал языка и не мог понять, что именно он говорил. Но интонацию я уловил и могу с уверенностью сказать, что единственный образ, органично подходивший для нее – это похороны безвременно ушедшего близкого человека. Ровно с этим же плачем старик мог хоронить единственного сына.

Спустя примерно полтора часа, сидя в очаровательном небольшом кафе неподалеку от отеля, я старался в деталях воссоздать в голове все увиденное на аукционе. Говоря начистоту, для журнальной статьи там не произошло ничего содержательного. Я был готов к тому, что придется напрячь весь свой скудный литературный дар, для того, чтобы из очевидных общеизвестных фактов создать увлекательное повествование о вине.

Что меня интересовало по-настоящему, так это несколько нюансов, связанных с аукционом и оставшихся без объяснения. А именно – особая маркировка отдельных лотов в каталоге, странное безучастное поведение того самого «статиста» с размеченным шариковой ручкой каталогом, ну и конечно неожиданный финальный пассаж со стариком, убивавшимся над разбитой бутылкой вина.

Но по обыкновению, очередной бокал бархатистого красного сухого, родом из региона Медок (одного из наиболее значимых винодельческих районов Бордо) настроил меня на философско-романтический лад и унес в воспоминания. Это был один из тех чудесных моментов, которые чаще всего случаются в отпуске. В этот миг, находясь вдали от дома, родного города и возможно даже страны, ты ощущаешь невероятное единение со всем миром. Маленький столик в кафе превращается в капитанский мостик корабля, несущего тебя по волнам памяти мимо тех берегов, где ты был так недолго, но так по-настоящему счастлив, и тех, где бы мог быть, но так и не оказался. Мысль о последних заставляет твои глаза увлажниться, начинаешь искать причину несбывшихся надежд, не случившейся любви, не пройденного пути. Главное в этот момент – плавно вырулить обратно в приятные грёзы, чтобы волна, накатившая из следующего бокала, мягко качнула корму твоего корабля, создав легкое приятное ощущение невесомости, а не перевернула его килем кверху и не пустила ко дну под грузом беспричинной безысходности, которую мы в таком состоянии склонны в себе обнаруживать и преумножать.