– Ты спишь? – спрашиваю я, запихивая слегка заторможенного Стаса обратно в квартиру. – Дай же пройти, ты, о Господи! Я три часа до дома добиралась! Мне срочно, срочно надо выпить!

– Выпить? Oh yeah, крошка, это ты по адресу!

Я замечаю, что от Стаса сильно несет алкоголем.

– Ты что, пьян?

– Пьян? Ой, какое слово страшное! Пьян… Ну хорошо, я немного пьян…

Стас коротко хохочет, но резко останавливается и тревожно озирается. Таким он гораздо больше смахивает на психа, чем на пропойцу. Я отталкиваю его и захожу на кухню, ожидая увидеть Артема. Но Артема нет, вообще никого нет, только что есть мочи надрывается из колонок радио. Судя по всему, Стас пьет один, и не виски, а все-таки вино. Значит, все не так плохо. Хотя обычно Стас почти не пьет, бережет шаткое здоровье.

– Что у тебя случилось? – спрашиваю я, наполняя Стасов недопитый бокал и немедленно осушая его до дна.

Блуждающие серые глаза останавливают на мне безумный взгляд, с минуту меня изучают и отводятся в сторону батареи отопления, где окончательно застывают.

– Да что же, Господи, случилось?! – я быстро срываюсь на крик.

– Ничего, детка… совсем ничего… Небольшие неп… пприятности на работе. Бб… бывает.

Когда Стас волнуется, он слегка заикается. Это бывает с ним крайне редко, и я понимаю, что произошло что-то гораздо более серьезное, чем я подумала вначале.

– Насколько небольшие?

– Я сказал: небб… большие… Отвянь, дарлинг, детка… ум… ум…, вот дьявол! умоляю!

Я кидаю сумку на угловой кухонный диванчик и плюхаюсь за ней следом. Закрываю лицо руками и на какое-то время полностью погружаюсь в окутывающий меня кошмар.

– Мне гадалка сегодня сказала, что я скоро умру, – наконец, разлепляю я руки и поднимаю глаза на неподвижного, замершего в прострации Стаса.

– Да? – без особых эмоций интересуется он. – И сколько ты ей за это заплатила?

– Да в том-то и дело! Это самое страшное во всей этой истории! Нисколько! Она не взяла деньги!

– Странная гадалка, – тянет Стас и опять сосредотачивается на батарее.

– У нас что-то не так с отоплением? – завожусь я.

– А? Почему?

– Ну ты с батареи взгляда не сводишь.

– Разве?.. А, кстати, куда пропала наша орхидея из ванной?

– Вспомнил! Я ее еще три дня назад вынесла в соседский цветник у лифта. Ей у нас было слишком одиноко. В моей галерее хотелось повеситься, а в этой квартире можно подохнуть так, просто от одного ее вида, без мыла и веревки!

Я роняю голову на сложенные на столе руки. Стас с шумом отодвигает стул и садится рядом. Почти одновременно мы вздыхаем. Разговор слепого с глухим.

– Детка, что ты от меня хочешь?

Во мне поднимается волна раздражения.

– Что я от тебя хочу?! Да так, ничего особенного. Я тебе только что сообщила, что скоро умру. А ты даже ничего не спрашиваешь!

Стас смотрит на меня, как на редкое пресмыкающееся, почти утраченный подвид, чудом уцелевший на его кухне.

– А что спрашивать? Я все уже понял. Ты ходила к гадалке, и она сказала, что ты умрешь.

– А тебя не интересует, почему я вообще ходила к гадалке?

Стас отрицательно крутит головой:

– Да нет. После всего, что с тобой происходило последнее время, поход к гадалке не вызывает у меня ни мм… малейших дополнительных вопросов.

Достаточно! Хлопнув дверью, я закрываюсь в ванной. Из плетеной корзины торчит очередная рубашка. С ненавистью я засовываю ее поглубже и несколько раз хлопаю крышкой. На это уходят почти все мои силы, и я присаживаюсь на краешек ванны. В полном изнеможении я набираю Жанну.

– Ты где? – спрашиваю я.

– Где? Да там же… Дома.

– Что Рафик?

– Ушел.

– Совсем ушел?

– Не совсем. Но лучше бы совсем…

Деревянный, изъеденный жучком, и от этого какой-то домашний, лишенный излишней величественности, так мешающей мне воспринимать святые лики на православных иконах, Будда смотрит на меня со стены напротив. Его глаза спокойны и идеально пусты. На свете, на этом, вашем, обыденном свете, состоящем исключительно из нелепой суеты, нет ничего, из-за чего стоило бы по-настоящему расстраиваться, подсказывает он мне со всей возможной доброжелательностью.