– С удовольствием, – согласилась Вика и забыла о своем странном видение.

Но видение ли это было?

Дома Мария и Виктория приготовили горячую ванну, наполненную ароматной пеной, которая источала ароматы лесных цветов (полевых), впитавшихся себя всю теплоту лета.

Они залезли в ванну и словно растворились в умиротворенной воде, став частью ее существа.

Мария обняв дочь, безмолвно смотрела, как та берет в ладошку белую пену и дует на нее. Пена взлетает вверх и медленно опускается, растворяясь и кружа подобно снежинки.

Мария незаметно взяла горстку воздушных облаков и положила на голову Виктории, которая в свою очередь игриво облепила пеной и себя, и маму, отчего они стали похожи на снеговиков, тающих на весеннем солнышке.

Виктория, смеясь и радуясь, неугомонно подбрасывала вверх искрящуюся пену. Еще и еще. В скором времени ванная комната превратилась в пенное царство – царство сверкающей белизны.

– Ладно, милая, хватит баловаться. Кажется, отогрелись. Пора и помыться.

После помывки они попили горячего шоколада с шоколадными пряниками и решили полежать немного на крохотной кроватке в Викиной комнате, чтобы передохнуть, а после заняться одним важным делом: приготовить вместе новое блюдо к папиному приходу. Но только они легли, сон тут же окутал их в свои объятия. Мать и дитя, обняв друг друга руками, лежали на кровати и тихо посапывали, видя разные, но, несомненно, приятные сны.

Когда Вика проснулась, мамы уже не было. С кухни тянулись манящие, запахи домашней выпечки. Как же ей нравился этот запах – запах дрожжей, пшеницы и мака, посыпанного сверху на воздушную, мягкую и теплую выпечку, которая во рту начинает таять подобно мороженому.

Виктория глубоко вдохнула, облизала губы и представила, как откусывает кусочек горячей булочки.

Она надела серые тапочки с собачьими милыми мордашками и пошла к маме на кухню. Как вдруг увидела, что в приоткрытом платяном шкафу сверкают знакомые зловещие красно-голубые глаза. Она не закричала от страха и не позвала маму на помощь, так как уже не боялась их. Она знала – это Домовой.

Наверное.

Глаза продолжали гореть ярче огня, ярче раскаленного металла, и не отводили пристального взора от окаменевшей Виктории, которая стояла в ожидании того, что же будет дальше. Она заметила, что к шкафу ведут мокрые следы, а пластиковое окно приоткрыто.

– Домовой, это ты!? – спросила она, и сделала неуверенный шаг вперед. Глаза отпрянули от дверцы и углубились в шкафу, став меньше.

Каждый шаг отдавался в груди от сильных ударов бешено колотящегося от страха сердца. Викторию слегка потряхивало, но она отважно, шаг за шагом, продолжала идти вперед – к шкафу.

И наконец, дойдя до заветной цели, взявшись за ручку, она на свой страх и риск открыла дверь, вскрикнула и зажмурила глаза.

Дневной свет проник в платяной шкаф, обнажив его богатый внутренний мир. А именно: бесчисленное количество пестрой и разноцветной крохотной одежды, висевшие на белых вешалках; над одеждой, на полках, лежали огромные мешки, набитым ненужным хламом, рядом – три пары обуви. И больше ничего и никого. Глаза исчезли. Нечто снова ускользнуло от ее взора.

– Я знаю, ты здесь!

Бах!

Она резко развернулась на сто восемьдесят градусов и увидела привычный интерьер: кровать, комод, стол с красивым зеркалом и куклы, сладко спящих в домике в собственных кроватках.

И снова никого.

Она осматривала безмолвную и таинственную комнату, за каждым темным уголком которой могло скрываться нечто злое или доброе, нечто невиданное или совсем обыденное, нечто такое, что пугает и отталкивает, но и одновременно притягивает и пленит к себе.