– Но прежде я не слыхал от тебя ничего подобного.

– Вы правы, сударь. Меня научили.

И, произнося эти слова, Планше подмигнул так хитро, что д’Артаньян внимательно взглянул на него.

– Эге! – протянул он.

Планше повторил:

– Эге!

– Вот как, вот как, господин Планше!

– Ей-богу, сударь, – сказал Планше, – я не похож на вас, я не люблю предаваться размышлениям.

– Напрасно.

– Я хочу сказать – не люблю скучать, сударь. Жизнь так коротка, почему же ею не пользоваться?

– О, да ты эпикуреец[9], Планше!

– А почему же мне не быть им? Руки у меня ловкие, пишу ли я или отвешиваю сахар и пряности; ноги крепкие, танцую я или гуляю; желудок отменный, и ем хорошо и перевариваю; сердце не очень заскорузло… Словом, сударь…

– Словом, Планше?

– Да вот… – протянул лавочник, потирая руки.

Д’Артаньян положил ногу на ногу.

– Планше, друг мой, вы меня огорошили. Вы предстаете предо мной в совершенно новом свете.

Планше, польщенный в высшей степени, продолжал потирать руки с такой силой, словно хотел стянуть с них кожу.

– Значит, оттого, что я простой человек, вы считали меня болваном?

– Браво, Планше, превосходное рассуждение.

– Извольте следить за моей мыслью, сударь. Я сказал, – продолжал Планше, – что без наслаждений нет счастья на земле…

– Ты абсолютно прав, Планше! – перебил его д’Артаньян.

– …Но так как наслаждения – вещь далеко уж не такая обыкновенная, то ограничимся утешениями.

– И ты утешаешься?

– Именно.

– Расскажи мне, как ты утешаешься.

– Вступая в бой со скукой, я надеваю против нее броню. Сначала я терплю, сколько хватает сил, но накануне того дня, когда мне кажется, что я начну скучать, я развлекаюсь.

– И это вся твоя мудрость?

– Вся.

– Ты сам придумал это?

– Сам.

– Чудесно.

– Что вы скажете по этому поводу?

– Скажу, что ни одна философия в мире не сравнится с твоей.

– Так последуйте моему примеру!

– Соблазнительно. Лучшего я не хотел бы; но не все люди одинаковы, и очень может быть, если бы я стал развлекаться, как ты советуешь, я страшно заскучал бы.

– Сначала попробуйте.

– Как же ты развлекаешься? Расскажи.

– Вы заметили, что я по временам уезжаю?

– Дорогой Планше, понимаешь, когда люди видятся почти каждый день и один исчезает, то это очень ощутимо для другого. Разве тебя не беспокоит мое отсутствие, когда я уезжаю из Парижа по делам?

– Еще бы, я тогда словно тело без души.

– Итак, у нас на этот счет нет разногласий. Продолжай!

– А вы обратили внимание, когда я уезжаю?

– Пятнадцатого и тридцатого чиcла каждого месяца.

– И отсутствую?..

– Иногда два, иногда три, иногда четыре дня.

– Что же, по-вашему, я делаю?

– Собираешь деньги.

– И какое у меня, по-вашему, лицо, когда я возвращаюсь?

– Очень довольное.

– Значит, вы заметили, когда я бываю очень доволен. И чему вы приписываете мое хорошее настроение?

– Тому, что твоя торговля шла хорошо; тому, что ты выгодно закупил рис, сливы, сахар, сушеные груши и патоку. У тебя всегда был очень живой характер, Планше, поэтому я нисколько не удивился, узнав, что ты занялся бакалейной торговлей. Ведь это самая живая и самая приятная торговля, и, занимаясь ею, постоянно имеешь дело с самыми ароматными плодами земли.

– Хорошо сказано, сударь. Но вы ошибаетесь!

– Неужели ошибаюсь?

– Да, предполагая, что каждые две недели я уезжаю за деньгами или за покупками. Бог с вами, сударь, как вы могли подумать о таком!

И Планше так расхохотался, что у д’Артаньяна зародились большие сомнения насчет собственной проницательности.

– Признаюсь, – улыбнулся мушкетер, – что ты гораздо хитрее, чем я считал.

– Сударь, это правда.

– Как правда?

– Вероятно, правда, раз вы говорите; но поверьте, что это нисколько не уронило вас в моих глазах.