Что особенно важно, Л.С. Клейн и его соавторы предлагают определять процент скандинавских погребений не от общего числа раскопанных, а от общего числа этнически определимых курганов, и сравнивать этот процент с числом достоверно славянских комплексов. Этнически определимыми в Гнездово авторы считают не более 31 % раскопанных курганов, из которых количество славянских погребений составляет 27 %, количество скандинавских – не менее 13 %. Для Тимерево (при 43 % этнически неопределимых погребений) было получено следующее соотношение: в Х в. финны – 75 %, славяне – 12 %, скандинавы – 13 %; в начале XI в. финны – 72,5 %, славяне – 24 %, скандинавы – 3,5 %[109].

Исходя из полученных данных, Клейн и его соавторы приходят к выводу, что «на тех участках Волжского и Днепровского торговых путей, где в IX в. мы находим отдельные норманнские погребения, в Х в. варяги составляли не менее 13 % населения отдельных местностей; при этом в Ярославском Поволжье численность варягов была равна, если не превышала, численности славян, в других же районах сравнение со славянами провести не удалось»[110].

При этом авторы отмечают, что нельзя, естественно, все скандинавские погребения связывать только с дружинной средой. Подобные погребения могут принадлежать и рядовому «недружинному» населению выходцев из Скандинавии. И в Гнездове, и в Ярославском Поволжье можно выделить серии погребений, аналогичных массовому материалу Бирки (т. е. серии погребений, принадлежащих рядовому населению выходцев из Скандинавии)[111].

Больший процент скандинавских комплексов в Гнездово реконструировал Ю.Э. Жарнов, рассматривая женские скандинавские погребения. По его мнению, скандинавы составляли не менее четверти гнездовского населения[112].

Необходимо также отметить и активные связи древнерусской дружины с кочевым миром. О проникновении тюркских элементов в «дружинную культуру» свидетельствует целый ряд признаков: распространение наборных поясов, некоторых видов (и форм) вооружения, характерные изменения камерного обряда погребения с конем, когда конь помещается уже не в ногах погребенного (как принято в Скандинавии), а сбоку (как было принято у кочевников и зафиксировано в ряде комплексов Киева, Черниговщины и Гнездова)[113].

В этом отношении особенно интересна предложенная В.Я. Петрухиным интерпретация изображений на ритонах из Черной Могилы как отражение хазарского сюжета борьбы за власть «священного царя» – кагана[114]. Также необходимо отметить сходство некоторых особенностей погребального обряда Черной Могилы, Гульбища и кургана княжны «Черны» с аналогичными ритуалами в салтовских древностях и более ранних памятниках (погребальный комплекс у с. Вознесенка). В.Я. Петрухин в связи с этим приходит к выводу, что причина здесь не просто в полиэтничности «дружинной культуры», а в непосредственном участии в данных обрядах самих носителей салтовских традиций: «Выходцы из Хазарии и – шире – кочевого мира степей (в IX–X вв. это венгры и печенеги), очевидно, наряду с норманнами входили в русскую дружину и принимали участие в формировании ее культуры»[115].

Рис. 9. Погребения Южной Руси с оружием, камерными захоронениями и «срубами». Х – XI вв. (контуром показана линия границы «Русской Земли» по А.Н. Насонову). 1 – Киев; 2 – Чернигов; 3 – Шестовицы; 4 – Гущин; 5 – Кветунь; 6 – Левинка; 7 – Седнев; 8 – Любеч; 9 – Пересаж; 10 – Табаевка; 11 – Клонов; 12 – Мохово; 13 – Микуличи; 14 – Колпень; 15 – Сенское; 16 – Заужелье; 17 – Дубовицы; 18 – Козлово-Курганье;19 – Китаев; 20 – Леплява; 21 – Поток; 22 – Липовец; 23 – Кагарлык; 24 – Зеленки; 25 – Бурты; 26 – Краснополка; 27 – Яблоновка; 28 – Липовое; 29 – Гориводы; 30 – Горка Полонная; 31 – Усичи; 32 – Мокрое; 33 – Теремное; 34 – Пересопница; 35 – Белев; 36 – Старожуков; 37 – Ставок; 38 – Колоденка; 39 – Понебель; 40 – Подгорцы; 41 – Коростень; 42 – Сингаи; 43 – Андреевичи; 44 – Барды; 45 – Овруч; 46 – Коростышев; 47 – Быково