Добрыня юнцом был, когда ее муж князь Игорь Рюрикович из похода вернулся и на Древлянскую землю вдруг собрался. Немолод уже, но все еще силен, меч в руке крепко держал и в седло птицей взлетал. Много лет прошло, но у Добрыни все перед внутренним взором стоял этот князь, его голубые, каким бывает весеннее небо, глаза под темными ресницами, прямой нос и затаившаяся в уголках губ усмешка.

Да и как можно забыть, если перед Добрыней каждый день живое напоминание деда – Владимир. Так бывает, сын не на отца похож, а на деда или бабку. Владимир на князя Игоря Рюриковича.

Вот потому, когда княгиня Ольга после долгого отсутствия приехала в Выбуты, Добрыня приказал сестре своей Малуше дома сидеть, как мышке за печкой, а сынишку ее, от князя Святослава Игоревича рожденного, с собой взял и незаметно вперед выставил, чтобы заметила княгиня. Все верно рассчитал, Ольга почти прошла мимо, да наткнулась на голубые мальчишечьи глазенки. Это взрослые согнулись в поклоне, мальчишка стоял, с интересом разглядывая богато одетую суровую женщину.

Вот тогда и решалось – дальше ли их с Малушей и Владимиром выселят или, напротив, приблизят.

Княгиня Ольга внимательно посмотрела на мальчика и вдруг приказала Добрыне:

– Придешь в терем. С ним.

И пошла дальше, словно их и на свете не было. Но Добрыня знал, какова княгиня, что этих трех слов достаточно, чтобы слуги с поклоном в княжий терем пропустили. Еще Добрыня знал, что не все, кто туда входит, выходят обратно. Но племянника привел, заранее научив, как отвечать на все вопросы.

Отвечать не пришлось, княгиню вовсе не интересовали способности Владимира. Снова внимательно посмотрела и поинтересовалась:

– Чей?

– Малушин, княгиня.

– Здоров?

– Да.

Владимир стоял, крутя головой то на дядю, которого привык считать большим и сильным, то на ту самую разодетую женщину, перед которой его большой дядя гнулся, словно былинка. Первый вывод, который сделал мальчик, – большие люди не самые сильные, можно быть женщиной, но сильнее Добрыни. Полезная сообразительность…

Княгиня Ольга только кивнула и так же коротко приказала:

– Привезешь в Киев и будешь при нем дядькой. Только ты и он.

О Малуше ни слова, словно и не было матери Владимира на свете.

Сама Малуша возмутилась:

– Нет, я свое дитя никакой княгине не отдам! Владимир мой, я его родила!

– От кого родила, глупая? – фыркнул Добрыня.

– Ну и что, что от князя Святослава?

Она еще долго то плакала, уговаривая, чтобы не забирали единственное дитя, то проклинала, но не княгиню, ту проклинать опасно, а свою горькую судьбину, то умоляла взять ее с собой… Пожалев сестру, Добрыня дал обещание, выполнять которое не собирался. Он сказал, что, как только устроится в Киеве, постарается убедить княгиню, что мальцу нужна мать рядом. Малуша поверила…

Добрыня знал, что ни о чем просить не будет, потому что княгиня не допустит новой встречи князя Святослава с Малушей, слишком мало времени прошло, чтобы тот забыл горячие ласки Добрыниной сестры.

Малуша, когда прощалась с сынишкой, долго стояла перед ним на коленях, обнимая и орошая слезами, тот удивлялся плачу матери, ведь уходил-то с любимым уем. И когда Добрыня сказал, что пора, доверчиво вложил свою ладошку в большую ладонь дяди.

Владимир ушел, не оглядываясь, как и сам Добрыня, словно чувствовал, что вся прежняя жизнь закончилась.

В Киеве они были чужими. Княгиня определила всего вдоволь, но старшие сыновья князя Святослава Игоревича косились, а чуть повзрослев, стали называть младшего брата робичичем – рожденным рабыней. Остальные не лучше, на княжьем дворе еще не забыли Малушу и, увидев Добрыню с Владимиром, все правильно поняли. Сам князь Святослав Игоревич только взглядом скользнул, Добрыня не был уверен, что он не забыл мать Владимира.