Дома́ с деревянными и кирпичными фасадами, расчерченные аккуратными, выбеленными квадратами окон и прямоугольниками дверей, пролетали мимо одной сплошной блёклой массой в стремительно наступавших сумерках. Пару раз Матфей оглянулся – никого позади не было. Даже прохожие ещё не столь редкие в этот час перестали попадаться на пути, будто их за раз вычеркнули из анналов города. Пихтовая улица, Вишнёвый переулок, Айвовый тупик – зияли безлюдной пустотой. Матфей выбежал в Шелковичный проулок и, сбавив шаг, поплёлся шумно отдуваясь. Тело сильно взмокло под курткой, и пот противными тёплыми струйками стекал по вискам, скапливаясь под подбородком.

Решив, что оторвался, хотя уже не совсем понимая от чего именно, Матфей брёл по щербатому асфальту, решив вернуться обратно в Айвовый тупик и с него вырулить на Каштановый бульвар. Получался приличный крюк, но, в конечном счёте, Каштановый бульвар перехлёстывался с Пихтовой улицей узкой лентой грунтовки, именуемой Берёзовой Тропкой. Тупик представлял собой курью лапку: от высокой гранитной стены – исходной точки, построенной и оставленной потомкам с неясной целью неизвестным предком, тянулись четырьмя лучами два длинных переулка, один бульвар и коротышка-проулок. Тополиный и Вишнёвый переулки, Каштановый бульвар и Шелковичный проулок. Забавным фактом было то, что Айвовый тупик, кроме сорной мелкой растительности, не имел ни единого деревца, а в его теневой глуши не желали селиться даже самые неприхотливые кустарники. Оставалось гадать, почему он носил имя одного из ароматных представителей фруктовых деревьев.

В Айвовом тупике стоя в центре, Матфея ждал мальчик. Как только их взгляды сошлись, страх накрыл Матфея с головы до ног, как тяжеленный тулуп, обездвижив и лишив дара речи. Твердь под ногами вновь ожила и заволновалась, а призрачный воздушный канат, уплотнился и приобрёл мутный серый оттенок, беря широкое начало из груди юноши и оканчиваясь узким концом в бездонной глотке маленького чудовища.

Страх возрастал, а силы Матфея таяли. Канат закручивался и сгущался сильнее, утратив всякую прозрачность. Воздух наполнился запахом пыли и противным сладковатым душком тлена. Голова юноши закружилась, а свет начал меркнуть в глазах. Ещё немного и он упал бы на землю бездыханным.

– Мяу-с-с-с, – раздалось у него за спиной. Тихое и робкое.

Это было похоже на чудо. Грязный поток лопнул, и связь меж жертвой и мучителем тут же разорвалась. Выставив руки перед собой и сильно покачиваясь, словно пьяный, Матфей сделал пару шагов и, споткнувшись, упал. Не чувствуя себя в безопасности, он поднял голову, кружившуюся, будто после жестокой пьянки и отяжелевшую настолько, что шея дрожала под грузной ношей. Взгляд был устремлён туда, где ещё возвышался маленький монстр.

Как же изменился его вид! Кожа конечностей и лица почернела, будто по нему прошлось адское пламя, гримаса яростной злобы перекосила и вконец уничтожила остатки человеческого облика псевдоребёнка. Теперь Матфей отчётливо видел перед собой существо, более напоминавшее беса из сказочных описаний, нежели невинного отрока.

– Мяу-с-с-с, – повторилось ближе.

Между Матфеем и страшилищем, издававшим злобное шипение, похожее на шуршание сухих листьев, стояла, выгибаясь и ощетинившись, маленькая чёрная кошка.

– Мяу-с-с-с! – Третий раз вышел угрожающим.

Монстр издал свистящее шипение, в котором лютая злоба соединилась с разочарованием и досадой. Неожиданно встав на четвереньки, существо проворно развернулось и, нырнув в набухавшую темноту Шелковичного проулка, скрылось.

Матфей глотнул воздуха и на секунду потерял сознание. В чувство юношу привёла тёплая шершавость кошачьего языка, ходившего по его щеке с тихим урчанием. Как только Матфей раскрыл глаза, и ясность вновь наполнила их, чёрная спасительница отошла в сторону и села поблизости.