– Ничего, когда-нибудь его ещё кто-нибудь посетит, – сказал Виктор. – Я оставил в ящике стола свечу и спички. Кто знает, кому, да понадобится. Ведь кто-то оставил их для нас.

– Прямо-таки и для нас? – насмешливо переспросил Матфей.

– Ну а для кого ж ещё!

Таинственным образом исчезнувшая троица спокойно дожидалась Матфея неподалёку от постового домика.

– Доброе утро, молодой человек, – поприветствовал юношу Гамаюн. – Я слетал на разведку в город. Обстановка благоволит нам. Там всё тихо. Можно идти.

– А вы где были? – обратился Матфей к кошке и саламандру.

– Охотились, господин, – промурлыкала Сеера. – И на твою долю добыча есть.

Изящной чёрной лапкой кошка указала в сторонку, где взгляд Матфея различил на земле три преждевременно почивших мыши.

– Благодарю тебя, Сеера, но я не ем мышей. – Матфея передёрнуло от одной мысли завтрака дохлыми грызунами. – Это твоя добыча. Тебе её и есть.

– Как желаешь, господин. Но я уже сыта. Мышей здесь водится в изобилии.

– Ну, ещё бы! На складах их всегда прорва! – пропищал Рарог. – Извиняюсь, хозяин, но я тебе ничего не принёс. Я не думаю, что ты охоч до лягушек, пауков или слизней. Хотя, если ты из кельтских краёв или из восточных земель родом, то моя добыча тебе придётся по вкусу.

– Упаси меня Создатель! – Брезгливо дрогнул Матфей. – Эта пища не для меня, Рарог.

– Я так и думал, – пискнул саламандр. При этом Матфею показалось, что в тонком голоске ящера прозвучала явная нотка усмешки, но решил не обращать внимание. – Рожки единорожки.

– Что говорят твои дружки? – поинтересовался Эрик, не совсем понимая однобокую беседу приятеля с союзниками и его всё более куксившееся лицо.

– Нам пора в город, – ответил Матфей. – Гамаюн разведал обстановку, говорит, всё чисто.

– Ну так пошли, чего время терять? – гаркнул Эрик и зашагал первым. – Кстати, а в какую сторону идти?

Омолон оказался приятным провинциальным городком, чистым и опрятным. Когда ребята под предводительством гордо парящего ворона одолели лабиринт складских ангаров и выбрались через дыру в бетонной ограде, то оказались на небольшом пустыре, в конце которого ютилось несколько двухэтажных домов из кирпича, угрюмых, молчаливых, с тёмными окнами. Пройдя мимо них, честная компания вышла в плотно застроенный переулок, начавшийся столь внезапно, будто его исток был ни чем иным как отсечённым продолжением.

Жидкий утренний свет только вливался в тихие узкие улочки, разбавляя ночной мрак до золотисто-серой дымки. Горожане не торопились покидать тепло домашнего очага, а те редкие смельчаки, коих вынудила необходимость оказаться за порогом уюта и сонной неги, нахохлившимися воробьями торопились мимо чужаков, удостаивая пришлых мимолётными, отчуждёнными взглядами.

– Омолон – старинный город, – назидательно каркнул Гамаюн, свершив очередной низкий виток над головами спутников. – Он ровесник Рима. Ну, плюс-минус парочка десятков лет. Но это сущие пустяки для истории.

– Действительно, пустяки, – шутливо и полушёпотом добавил Эрик, когда Матфей донёс до друзей историческую заметку ворона. – Главное, не встретить жителей времён древнего Рима.

Асфальт под ногами сменился округлыми головами камней, разноцветными и шершавыми. Друзьям казалось, будто они идут не по мостовой, выложенной булыжником, а по мощённой самоцветами дороге. Стены многих домов были облицованы серым и крупным камнем. Черепичные покатые крыши местами замшели и зеленели мхом, но это только добавляло симпатии общему облику Омолона.

Юна нехотя переводя взгляд от одного строения к следующему, про себя отметила, что если вдруг из-за какого-нибудь угла переплетений улочек навстречу выдвинется десяток легионеров в древнеримских доспехах и с серебряным орлом во главе, она скорей всего не удивится. Да и зрелище бы вышло ещё то. Как жаль, что время никогда не сбивается, не хворает и не путает ход, иначе бы прошлое с настоящим обязательно наслоились, а там, а там… Её буйная и громадная как вселенная фантазия даже в такие моменты мечтаний давала сбой, захлёбываясь от переживаний. В том и свой малюсенький плюс: она отвлеклась от пережитого потрясения, пусть даже недолго, даже если скоро тягостное бремя вновь навалится на хрупкие плечики.