– Раз, два, три, четыре, пять, шесть! – Мари, наконец, решив поучаствовать в разговоре, начала считать пуговицы на сюртуке Анатоля. – А где же седьмая! – воскликнула она. С гордым видом Анатоль, явил свету седьмую, потаенную пуговицу и гордо произнес: – Как вы могли сомневаться во мне Мари? – все дружно захохотали.

– Вчера в гостях у нас была Татьяна Павловна Лопухина, – тотчас перехватив внимание на себя, заговорила Анастасия, – и вы не поверите, ее веер был из петушиных перьев, представляете? Из настоящих петушиных перьев!

– Какой кошмар! – с неподдельным ужасом воскликнула Мари.

Николай сидел, погруженный в свои мысли. Он не слышал о чем они говорили, да и не слушал. Он смотрел на Анастасию, и она ему стала напоминать деревянную куклу чревовещателя, как будто кто-то дергал за веревочки этой марионетки, отчего у той магическим образом открывался и закрывался деревянный рот, то и дело, обнажая ряд ровных белых таких же деревянных зубов. Внезапно она перестала казаться ему красивой, или даже милой, а превратилось в самую уродливую женщину на земле. Но большее отвращение вызывал у себя он сам. Он желал, но не смел повернуться, хотел хотя бы краешком глаза посмотреть на нее, казалось его спина горит огнем, смотрит ли она на него, испепеляет ли ненавистным взглядом, а может ему это лишь кажется. Что ж, если даже это так, он это заслужил по праву.

Анна сидела на скамейке, медленно пережевывая пирожное. Еще минуту назад, оно бы показалось ей волшебным лакомством, но сейчас она не чувствовала ни вкуса, ни ароматного запаха выпечки, с тем же успехом она могла бы пережевывать цветной картон.

Она могла бы пережить, то, что ее отвергли эти богатые отпрыски богатых семей, в конце концов, ей не привыкать, но он, как он мог, как он мог поступить так, еще минуту назад, она чувствовали такую глубокую взаимную симпатию и единение душ. Словно крохотное зернышко в душе, дало нежный зеленый росток, но вероломно было брошено оземь и жестоко растоптано. Уж лучше бы она сама тащила эту корзину. Нет ничего больнее обманутых надежд и утраченных иллюзий.

К счастью для Анны, пикник подошел к концу, вся процессия двинулась в обратный путь. Теперь, впереди шел Анатоль, под руку с обеими дамами, чуть поодаль, в дурном расположении духа шел Николай. Замыкали процессию Анна со старушкой, ту совсем разморило на солнце, чепец сдвинулся набок, так что Анне пришлось, чуть ли не волоком тащить ее под руку.

Они ни разу больше не встретились взглядом. Она видела лишь его прямую широкую спину, затянутую в сюртук. Он по-прежнему широко шагал, но вид его был грустен, казалось, он не наслаждается прогулкой, а безнадежно идет на эшафот.

От тягостной атмосферы, казалось, дорога длилась вечность. Устав тянуть разговор на себе даже Анатоль и Анастасия замолчали.

Наконец дойдя до развилки, Анна сердечно поблагодарила Анастасию с Марией за приглашение. Анастасия к тому времени убаюканная словами Николая, перестала видеть в ней опасность, и начала испытывать некое подобие вины, тем более, что ревность более не глодала ее, и как это часто бывает, когда враг повержен и унижен, гнев сменился на милость. Как это милосердно, толкнуть, а потом помочь подняться. Убедившись, что социальная справедливость восстановлена и она по-прежнему на вершине, Анастасия снизошла даже до того, что поблагодарила ее за заботу об ее «обожаемой» бабушке.

Николай по-прежнему хранил молчание, и когда все попрощались, голос внутри, а точнее совесть уже не только играла на трубе, но и била в барабан, то был ее последний шанс найти успокоение. Но он так ничего не сказал и даже не поднял глаза. Только когда она удалилась на приличное расстояние, а ее силуэт был едва различим, он осмелился посмотреть ей вслед. Такой он запомнит ее навсегда и даже через годы, когда он состариться и превратиться в дряхлого старика этот образ и этот день будет всплывать в его памяти и отзываться щемящей тоской, рисуя в мыслях как могли бы сложиться события, не поступи он так.