Только так. Только смерть может судить меня – и только ей решать, что будет дальше… Так что не стоит злить старушку-Хель излишней медлительностью.

Стоило нам сделать еще пару десятков шагов, как камни моста пришли в движение. Стряхнули пыль, вытянулись вверх… То, что я сначала принял за обломки, обвалившиеся с ближайшего столба, оказалось…

Женщиной?!

Впрочем, причислить ЭТО к женскому полу я мог разве что весьма условно. Великанша не только была вчетверо выше меня, но и оказалась уродливо-непропорциональной. Ноги короткие, а руки – наоборот – длинные, как у орангутанга, и огромные, с широченными ладонями. Она запросто могла бы прихлопнуть человека, как муху – и все же зачем-то носила на поясе меч. Здоровенный и ржавый – похоже, им не пользовались с самого сотворения мира. Как и круглым щитом метра в два диаметром, который великанша даже не потрудилась поднять с камней.

Не знаю, сколько она так просидела, но с ее то ли кольчуги, то ли платья, сплетенного из металлических звеньев, до сих пор сыпалась пыль вперемежку с каменной крошкой. В общем, зрелище вышло угрожающее… и неприятное – красотой лица стражница моста тоже ожидаемо не блистала. Нет, она не походила на обезьяну или просто изуродованную болезнями или самой природой женщину. В ее чертах почти не было человеческого.

Копна когда-то рыжих, но посеревших то ли из-за седины, то ли из-за вековой пыли волос. Слишком узкий лоб, огромный крючковатый нос, острые скулы, выступающие чуть ли не на половину лица вширь, и тяжелая челюсть. Великанша выглядела, как шарж на женщину, нарисованный обозлившимся на весь белый свет художником… Нет, даже не так.

Как черновик. Набросок, чтобы набить руку перед чем-то более изящным и замысловатым. Так обычно рисуют дети… Кто знает, может быть, создатели этого мира, демиурги, что несли волю самого Романова, и правда лишь тренировались на великанах, и только потом перешли к творению богов и людей?..

– Кто вы такие?

Пасть полная кривых и острых зубов ничуть не добавила великанше обаяния. Да и голос оказался под стать внешности: хриплый и гулкий, рокочущий, словно в широкой груди под кольчугой с грохотом перекатывались огромные камни.

– Мое имя Атли, сын Хринга! – Тэн Атли шагнул вперед. – Я вернулся, Модгуд.

– А кто рядом с тобой?

– Мое имя Антор! – Я шагнул вперед. – Ярл Барекстада.

– Верно… – медленно пророкотала стражница моста – по-видимому, ее звали Модгуд. – Ты нашел того, кого искал, сын Хринга. Я сдержала свое слово… сдержи и ты свое!

– Я никогда не пачкал свой язык ложью, Модгуд Серая, – отозвался тэн Атли. – Не испачкаю и теперь. Я помню наш уговор.

– Сто зим, тэн. – Великанша склонилась над ним, словно опасаясь, что ее не услышат. – Сто зим сна ты подаришь мне, а сам займешь мое место и будешь хранить вход в Чертоги моей хозяйки, куда нет дороги живым, и откуда никогда не выйти мертвому. Ты не будешь знать ни сна, ни покоя, не займешь места в Чертогах Всеотца, что принадлежит тебе по праву – до того дня, пока я не вернусь обратно.

– Да будет так. – Тэн Атли кивнул. – Через сто зим ты вернешься на свое место, Модгуд Серая. Сто зим – и ни днем больше. Поклянись!

– Клянусь! – гулко пророкотала великанша.

И, развернувшись, зашагала прочь, в туман – по-видимому, посчитала, что разговор окончен. Или просто не хотела упустить даже мгновение выторгованного отдыха.

Теперь вместо нее стражу будет нести тэн Атли. Сто лет. Здесь, на самом краю бесконечной пустоши Чистилища. Он не соврал – цена, что он заплатил за то, чтобы встретить меня там, в тумане, оказалась страшной.

– Зачем? – простонал я. – Разве я сам не отыскал бы дорогу сюда?! Зачем?!